князь, как я ломал голову, пытаясь понять, с чего это вы соблаговолили бросить оба тела на перекрестке! Просто с ума сходил от любопытства. Особенно меня интересовало, зачем вам понадобилось делать огромный крюк, перед тем как избавиться от первого трупа. Я был уверен: неизвестного самурая вы застрелили где-то неподалеку от своего замка. Но вместо того, чтоб тихо и спокойно оттащить его по прямой дороге, ведущей от замка к перекрестку, вы зачем-то перекинули убитого через седло, вскочили на коня и поскакали сначала на юго-запад, в деревню Хигаши, а оттуда — на северо-запад, обратно к перекрестку! Разумеется, вы позаботились о том, чтобы остаться неузнанным. Надеть маску и костюм демона из театра но — идея эксцентричная, но эффектная. Крестьяне в Хигаши, несчастные, до смерти перепугались. Посему наряд ваш они описывали не слишком подробно. Я так понимаю, что вы использовали маску демона «ханнья» из «Додзедзи»? Ну, не смущайтесь, — это ведь ваша любимая пьеса но, вы именно ее чаще всего и репетируете!
Манасэ не ответил, но Кадзэ сразу заметил, как решительно сжались его губы. М-да, шутить не стоило. Ясно: либо придется вот-вот атаковать, либо сдохнет он, как собака, прямо там, где стоит.
— Да. Пьесы но, значит… Вот с этого места беседы с учителем Нагахарой стали представлять для вашего покорного слуги особый интерес. Да, у старика случались то провалы, то просветления, но он, как я уже упоминал, любил говорить об эпохе Хэйан в любом состоянии. Уверен, вам не хуже моего известно, что в те давно прошедшие времена придворные кавалеры, гордившиеся своим совершенством в искусстве стрельбы из лука, пуще чумы страшились продемонстрировать на людях свое умение владеть мечом. Неприлично считалось! Да, в наши дни все совсем по-иному. Ныне меч — душа воина… Впрочем, о чем я? — продолжал Кадзэ эпическим тоном. — Ах да. Стало быть, в те былые времена вообще в ходу было множество странных, на наш современный взгляд, обычаев. Вот, к примеру! Несомненно, не мне вам рассказывать, что, как постоянно упоминается в тогдашних повестях и романах, человек эпохи Хэйан, решивший, скажем, посетить любимую или любимого, а то и просто навестить приятеля, крайне редко ехал прямо к ним. Нет, сначала он отправлялся в гости к кому-нибудь из знакомых, останавливался там ненадолго и лишь только потом ехал туда, куда его и впрямь сердце влекло. А происходило так оттого, что в старину люди верили в несчастливые дни и неудачные направления. Ну как, — надобно, скажем, аристократу отправиться к невесте на запад, и узнает он вдруг, что именно в этот день западное направление для него неудачным считается. Так он и едет сначала на юго-запад, к старому другу. Побудет там немного — и преспокойно отправится на северо-запад, к невесте в имение, куда изначально и собирался. Прямо на запад-то он путь не держал ни разу! Вот и получается, что он и куда надо добрался, и запрета на путешествие в западном направлении не нарушил. Именно так поступили и вы, светлейший.
…Именно! — Кадзэ удовлетворенно кивнул. — Учитель Нагахара мне рассказывал: в старину существовали особые книги, указывавшие, какое направление считается неудачным в какой именно день. Режьте меня, не поверю, что в вашей библиотеке хоть одна такая книга да не содержится! В день, когда вы убили самурая, прямой путь на запад, очевидно, считался для вас запретным направлением. Вот вы, светлейший, и поскакали сначала на юго-запад, к селению Хигаши, а оттуда — на северо-запад, назад к перекрестку! А в день, когда вы изволили застрелить несчастного мальчишку, западное направление, очевидно, несчастливым не оказалось. Вот вы и поехали прямо к перекрестку, только Судзаку по пути обогнули.
Очень меня еще занимало, почему вы непременно стараетесь бросать тела убитых на перекрестке. Но учитель Нагахара объяснил мне и это. Оказывается, в давно минувшие дни люди наивно верили, что призраки боятся и избегают дорог! Чушь, кстати, полная, — из личного опыта могу вам сообщить: призраки на дорогах чувствуют себя как рыбы в воде. Но вы-то полагали, что бедная неупокоенная душа на перекрестке особенно растеряется. Еще бы, столько дорог, и все ведут в разные стороны! Вот и решили вы оставить тела самурая и мальчишки именно на перекрестке, где сходятся несколько дорог, дабы мстительные духи убитых не нашли вас и не начали преследовать. Ибо как отыщет призрак своего убийцу, если не знает, где дом его?
Все, решил Кадзэ, хватит болтать, пора действовать. Без малейшего предупреждения он резко отклонился влево, выхватывая меч. Манасэ отреагировал незамедлительно — вновь натянул тетиву и спустил стрелу. Но пока он делал это, Кадзэ снова отклонился — на сей раз в другую сторону. Его движение влево было всего лишь ловушкой, ловко расставленной, дабы заставить князя выстрелить именно в том направлении, в каком, полагал он, окажется враг к моменту, когда стрела долетит до цели. Вместо того чтоб остаться слева от Манасэ, Кадзэ, спустя лишь долю секунды, стремительно перенес вес на правую ногу. Стрела, пролетая мимо, лишь вскользь царапнула левый рукав его серого кимоно, — а он уж вырвал катану из ножен.
В два прыжка самурай преодолел расстояние, разделявшее его и князя. Все это время он был уверен: вот сейчас Манасэ склонится и выхватит из колчана новую стрелу, а то и просто извлечет из ножен собственный меч. Вместо этого князь просто проследил взглядом полет не попавшей в цель стрелы, а потом отбросил лук и широко развел руками в беспомощно-покорном жесте. Лезвие катаны Кадзэ уже описывало в воздухе стремительный смертоносный полукруг, и воину пришлось немало потрудиться, дабы остановить намеченный удар на середине и не обрушить меч на противника, оказавшегося совершенно беззащитным.
— Извольте вынуть меч! — прорычал Кадзэ.
Манасэ спокойно отступил на шаг, по-прежнему и не думая браться за оружие. Кадзэ наступал, удерживая меч в боевой позиции и зорко следя за князем — что тот еще задумал?
— Прошу вас, извольте вынуть меч и сразиться со мной!
Улыбаясь, Манасэ покачал головой:
— Вот уж не собираюсь. Вы в одиночку против пятерых вышли — и убили их этим самым мечом. Вы великий воин. Какой, право, я вам противник?
— Но ведь в битве при Секигахаре вы повергли в поединке самого генерала Иваки, — сказал несколько растерянный Кадзэ, — а он был первоклассным воином. Вам вовсе нет нужды заведомо признавать себя побежденным и уклоняться от боя…
Внезапно Манасэ звонко расхохотался:
— Да не повергал я никакого генерала! Понимаете, — битва, кругом безумие, кровавая круговерть. И в этом аду мы с близким другом вдруг натыкаемся на тела Иваки и его телохранителей. Сэппуку они совершили — поняли, верно, что все пропало. Мертвы они были, когда мы их нашли! Уже мертвы! Мы оттащили тело господина Иваки подальше от его телохранителей и немного посекли его мечом, чтоб со стороны заметно не было, что он, избегая позора поражения, решил прямо на поле боя от собственной руки смерть принять. Друг мой струсил, убежал в слезах, я же сразу понял: вот она, улыбка судьбы! Я отрубил генералу голову и отнес ее благородному господину Токугаве Иэясу. Надеялся получить изрядную награду. Ах, Токугава-сама умен, весьма умен! Он, признаюсь вам, с самого начала что-то заподозрил. Потому, кстати, и сплавил мне эту жалкую, крошечную провинцию, а не другую, побольше. Вы, должно быть, поняли: самурай, которого я застрелил, — тот самый мой друг. Тогда он воротился в Исэ, но впоследствии услышал о, с позволения сказать, награде, что получил я, отрубив голову генерала Иваки. Он набрался наглости явиться сюда и просить у меня денег. Боги милостивые, да откуда у меня деньги?! Что и было — давно истрачено! Скажите на милость, я у предводителя бандитов Куэмона одалживал, а вернуть не мог. Потому-то, между прочим, болван Куэмон обозы мои и грабил, — надеялся, дурак, хоть товарами долг вернуть. Но друг мой… о, он, позабыв все, что связывало нас когда-то, угрожал доложить благородному господину Токугаве о моей хитрости. Заявил мне, что получит награду у нового правителя Японии за то, что помог обнаружить мошенника! Я и правда его убил — и не раскаиваюсь, ибо выбора у меня не было.
— К демонам дружка вашего. Мальчишку-то за что?! — в голос взвыл Кадзэ.
Манасэ фыркнул. Пожал небрежно плечом. Но после, уставив почти мечтательный взор на окрашенное золотыми солнечными бликами лезвие меча самурая, все же продолжил:
— Моего друга попытался ограбить на дороге господин Куэмон. Тот сказал — убери руки, ты, ничтожество, я весьма близок к князю, да притом еще со времен его юности на берегах Исэ! Кретин же Куэмон вообразил почему-то, что друг мой везет из провинции Исэ сумму денег, достаточную для того, чтоб я покрыл свой долг ему. Вот и препроводил моего друга с честью ко мне в замок. Проводником же служил как раз приглянувшийся вашему жалостливому сердцу парнишка. После же того, как вы взяли за труд
