ценой отыскать и вызволить из рабства ее дочь.

В третий раз Кадзэ поклонился мертвому князю, касаясь лбом земли. Выпрямился и продолжал:

— Ну вот. Теперь вы сами видите, правда? Я до смерти стану с болью вспоминать о том, что принес несчастье в вашу жизнь и принудил вас совершить сэппуку в самом расцвете лет. Но вы ведь понимаете — я просто не мог обратиться за помощью и правосудием к официальным властям — ставленникам Токугавы, ныне правящим Японией. И еще… уж простите мне мою наглость, князь Манасэ, только я все равно скажу: не очень хороший правитель из вас вышел.

Мы ж не зря верим — гармония и покой в провинции царят лишь тогда, когда владеющий ею князь правит, поддерживая естественный порядок вещей. В этом случае все, кто обитает на вверенных ему землях — и крестьяне, и торговцы, и ремесленники, и даже преподобные священнослужители, — понимают: общественный порядок справедлив и нерушим, и правитель наделен высшей властью по достоинству, потому что под рукой его благоденствуют все подданные, а не только он один. Простите еще раз, но вы позабыли об этих правилах, думали лишь о себе и изволили посвятить жизнь свою бесконечной погоне за удовольствиями и развлечениями. А люди, чья судьба была вверена вам? Вы, князь, бросили их на милость глупого и вороватого судьи и бандитов — пусть выживают, как умеют!

Вот этого я стерпеть уже не мог. Оттого и ввязался в расследование и стал добиваться справедливости. Хотя убитых-то было — всего один самурай да мальчишка-крестьянин! Немного для печальной нашей земли, где сотни тысяч погибли и гибнут — невинные жертвы войн, восстаний и прочих ударов жестокой судьбы. Так что теперь позвольте мне вновь смиренно молить вас о прощении…

Договорив до конца, Кадзэ отдал последний земной поклон и поднялся на ноги. Взял под уздцы коня Манасэ, щипавшего травку поодаль, отвел его к дороге и привязал к деревцу на обочине. Хорошо. Когда люди выйдут на поиски князя — сразу наткнутся на его лошадь, а там уж недалеко и до лесной поляны, где лежит тело незадачливого властителя провинции.

После того самурай поудобнее заткнул свой меч за пояс изодранного кимоно, развернулся и пошел по дороге прочь. Пора выбираться из этой провинции, пора продолжать путь, — он и так, надобно заметить, слишком часто остановки делает! Победа над Манасэ радости отнюдь не принесла, — тягостно и горько на душе было. Но чем дальше шел Кадзэ, вдыхая свежий и чистый воздух, то и дело поднимая голову, чтобы взглянуть в безбрежную небесную синь, тут и там расшитую пушистыми белыми облаками, — тем дальше отступали печальные воспоминания.

Вскоре Кадзэ уже заулыбался, а чуть погодя и вовсе принялся, безбожно фальшивя, вполголоса напевать старинную крестьянскую песенку. Тут в голову пришло — надо бы остановиться, посмотреть, можно ли хоть как-то зачинить драный рукав несчастного кимоно. Кимоно, впрочем, починке не подлежало, — придется тратить деньги на новое. Зато в процессе осмотра он наткнулся на позабытый клочок шелка, в который были завернуты рисовые печенья сэнбэй — подарок парнишки с постоялого двора. М-да, а есть-то, однако, хочется… Придется, видно, утолиться сэнбэй. Кадзэ развернул тряпицу и без особого удовольствия откусил от одного из печеньиц. Надо же, сколько времени прошло, а какой-то вкус все еще сохранился! Дожевывая сладости, он собирался уже отшвырнуть их шелковую обертку в пыль и вдруг замер, словно громом пораженный, выронив изо рта последнее печенье и крепко сжимая ткань обеими руками.

Там, на изнаночной стороне измятого и грязного клочка шелка, явственно виднелся «мон» — фамильный герб, изображавший три цветка сливы. Герб его покойных господина и госпожи. Герб, что, разумеется, неизменно носила на одеждах и их похищенная дочь — девочка, которую он разыскивает! Спокойно, спокойно… Возможно, эта тряпица оторвана от одежды еще кого-нибудь из немногих уцелевших членов клана Кадзэ. А может, эта ткань и вовсе давным-давно была выброшена за ветхостью и забавная компания, одержимая жаждой мести, даже не вспомнит, где и как на нее натолкнулась. Да, возможно все. И среди прочего — то, что эта полоска ветхой ткани указывает на явственную связь между троицей мстителей и девочкой, которую Кадзэ мучительно ищет вот уже более двух лет!

Да, странноватая старуха и ее спутники опережают Кадзэ на много дней. Но по крайней мере ему известно, куда они направлялись — на Токайдскую дорогу…

«Небесные влюбленные» — звезды Ткачиха (Вега) и Волопас (Альтаир). День их «встречи» — Танабата Мацури — один из древнейших и популярнейших праздников Японии. — Здесь и далее примеч. пер.

Кадзэ довольно точно цитирует классическую «Воинскую повесть Мацуо» («Мацуо-гунки»).

Нантен (Нандина домашняя) — издавна популярный в японской садоводческой культуре древовидный кустарник, внешне очень напоминающий бамбук.

Таби — традиционные японские белые или цветные носки с отделенным большим пальцем. Носились как мужчинами, так и женщинами. Шились обычно из хлопка, реже — из шелка. В помещениях, где обувь снималась, служили также эквивалентом европейских тапочек.

В отличие от более «демократичного» кабуки театр но с его древними традициями и мощным религиозно-мифологическим подтекстом в феодальной Японии считался зрелищем сугубо аристократическим. Согласно историческим хроникам, в любительских представлениях пьес но с удовольствием принимали участие самые знатные даймё.

Не подшитые рукава носили в феодальной Японии незамужние девушки. Впрочем, согласно тогдашним законам замужним женщинам и не разрешалось прислуживать посетителям в харчевнях и чайных домиках.