и мига не прошло, а алое закатное солнце уж засверкало на лезвиях трех катан и наконечнике старинного копья.

Пятеро вольных молодцев приближались неторопливо, мягкой, крадущейся походкой. Кадзэ заметил: Куэмону даже не пришлось отдавать приказ, его люди сами рассредоточились как можно шире, явственно норовя обойти пришельца слева и справа. Противно, конечно, но приходилось признать — вышколил предводитель своих парней на славу. Кадзэ наблюдал. Ускорь кто-нибудь из бандитов шаг, прыгни, кинься в атаку — он отреагировал бы молниеносно, но пока что и сам хотел подпустить противников к себе поближе. Главное — не дать никому зайти себе за спину…

— Поберегись, старший брат! Это тот самый самурай с дороги в Хигаши! Страшный воин! — прозвенел вдруг в тишине голос Хачиро.

Парнишка, надежно связанный по рукам и ногам, сидел в сторонке, напряженно наблюдая за происходящим. Правильно сделал Кадзэ, что не стал ему рот затыкать! Как он и предполагал, Хачиро решил предупредить атамана о грозящей ему опасности, а самураю то было только на руку. Пускай знают вольные молодцы, с каким врагом дело имеют. И верно — услышав крик юноши, трое бандитов из четверых невольно замедлили шаг. Славно, очень славно. Того Кадзэ и добивался: пусть перетрусят перед тем, как в бой броситься. Скорее умрут!

Кадзэ неторопливо встал в боевую позицию, поднял меч, сжимая рукоять обеими руками. Казалось бы, ничего особенного пока не случилось, но трое разбойников Куэмона дрогнули еще сильнее, попятились, словно пытаясь спрятаться за спиной предводителя. Один из перетрусивших находился слева от Куэмона, остальные двое оказались справа. Кадзэ дождался, пока эти трое слабодушных отстали от предводителя и его отважного товарища на целый шаг, и атаковал.

Атаковал он так стремительно и яростно, что бандиты попросту растерялись. Первым же ударом самурай разрубил плечо и шею разбойника, что шел рядом с предводителем, — тот замешкался и не успел отразить нападение. Однако немедленно скрещивать клинки с Куэмоном Кадзэ не стат. Вместо этого он прикрылся телом убитого, точно щитом, и тотчас же вступил в бой с отставшими бандитами.

Один сумел парировать удар — над лагерем раздался чистый, певучий, смертоносный звон двух сшибшихся катан. Вместо того чтоб атаковать этого противника вновь, Кадзэ развернулся. Меч его описал стремительный полукруг и обрушился на второго разбойника, вооруженного копьем. Тот удара не ожидал и поплатился за свою медлительность жизнью, когда лезвие катаны поразило его в бок.

Куэмон перешагнул через тело первого убитого и подбирался к Кадзэ. Но тот отбежал назад, атакуя бандита, который шел поначалу за спиной у атамана. Тот поначалу сражался недурно, несколько ударов отразил довольно легко, но вскорости оплошал и он, и катана Кадзэ рассекла его плечо и грудь. На мгновение самурай забеспокоился — не слишком ли глубоко застряло лезвие меча в ключичной кости разбойника? Но нет, он все же успел извлечь клинок из тела умирающего до того, как на него напали разом Куэмон и последний оставшийся в живых его дружок.

Один пытался прокрасться за спину, но Кадзэ в ловушку не попался, просто отпрыгнул в сторону. А после развернулся на девяносто градусов — так, чтоб противники оказались не спереди, и сзади от него, а справа и слева. Бандиты чуть приостановились, и Кадзэ, который уже тяжело дышал и обливался потом, мысленно возблагодарил богов за это промедление.

Куэмон, сощурясь, оглядывал самурая. Рот его искривила гримаса исступленной ненависти. Ну что ж, он мечтал сойтись в схватке с демоном, и демон в человеческом облике его тоже вполне устроит! Кадзэ подумал: вот сейчас предводитель разбойников бросит ему что-нибудь оскорбительное. Но обратился Куэмон не к нему, а к своему товарищу:

— Коли нападем разом — мы эту тварь прикончим. Выдохся он. Не выстоит в одиночку супротив двоих.

Куэмон ошибался нечасто, однако на сей раз ошибся.

Как только разбойники разом устремились к нему, Кадзэ мгновенно отпрыгнул на шаг назад. Место, куда нацеливали удар его противники, внезапно оказалось пустым. Им обоим пришлось резко, на бегу изменить траекторию движения. Так что напасть на Кадзэ одновременно справа и слева не вышло — оба бандита теперь стояли с самураем лицом к лицу.

Кадзэ опустился на одно колено, чтобы сохранить равновесие, поднял меч над головой, защищая голову, и все-таки ухитрился парировать одновременно оба удара. Куэмон, меч которого скрестился с мечом Кадзэ, стал судорожно дергать за рукоять, пытаясь освободить свой клинок и рубануть по противнику снизу. В то же время Кадзэ подался вперед, облегчая давление на меч и посылая его в полет. Меч Куэмона, вырвавшийся из захвата, со свистом рассек воздух, и одновременно лезвие катаны самурая рассекло живот второго бандита. Горячая кровь, желчь и полупереваренная пища забрызгали серое кимоно Кадзэ. Бандит громко застонал и, зажимая пальцами страшную рану, осел наземь.

Кадзэ упал, но успел откатиться подальше от умирающего. Того Куэмон и ждал. С ликующим воплем он ринулся к самураю и обрушил на него меч. Впрочем, Кадзэ уже завершил кувырок — как раз вовремя, чтобы парировать своим мечом удар предводителя разбойников. Не поднимаясь, Кадзэ больно пнул Куэмона ногой — точно в коленную чашечку. Тот не устоял, потерял равновесие и повалился навзничь. Кадзэ вскочил. Коротко замахнулся и вонзил меч сверху вниз, прямехонько противнику в горло, да с такой силой, что клинок, насквозь пронзив человеческую плоть, вошел глубоко в землю. Куэмон умирал, но все еще не сдавался. Обеими руками, рассекая ладони до костей, он судорожно вцепился в лезвие, пытаясь вырвать вражеский меч из раны. Кровь из рассеченной сонной артерии с отвратительным бульканьем фонтаном била в воздух. Пригвожденный к земле предводитель бандитов понимал — минуты его сочтены, но боролся со смертью, надеясь успеть подняться и прихватить своего убийцу с собой в преисподнюю.

Кадзэ всем весом навалился на рукоять меча, вонзая его все глубже и не давая Куэмону освободиться. С каждой секундой усилия разбойника слабели… и вскоре руки его упали. Человек, наводивший ужас на горные селения, затих.

Кадзэ жадно хватал ртом воздух, однако каждый глоток, с мучительным трудом попадавший в его легкие, приносил с собой омерзительный запах крови и желчи. Дышать было невозможно — и не только физически. Подступало к горлу бесконтрольное отвращение к трупам и разложению, которое с детства воспитывал в нем синтоизм. Кадзэ устало подивился — надо же, какой нелепый парадокс! Он — воин, жребий его — убивать и однажды быть убитым, и в битву он всякий раз идет с холодным, нечеловеческим равнодушием. Но стоит битве завершиться, а ему — остаться в одиночестве над чужими телами, как приходят печаль и раскаяние — что сделал он, зачем? Ибо путь воина — по колено в людской крови, и идти по нему приходится в одиночестве.

Пока длилась схватка, Кадзэ отдавался ей телом и душой, и ничто другое в мире для него не существовало. Именно в бою чувствовал он себя по-настоящему живым — и наслаждался этим ощущением. Какая женщина, какой юноша даст воину удовольствие, равное азарту битвы? Он чувствовал каждый малый камешек под ногами, ловил жадным взором каждый поворот головы противника. Тяжелое дыхание врага звучало в его ушах победной трубной песнью — он, хищник, сердцем чувствовал: добыча выбивается из сил и скоро совершит роковую ошибку или допустит смертоносную небрежность. Мозг Кадзэ во время схватки работал с огромной скоростью — вдвое, втрое, вчетверо быстрее движений тела. И самым главным, самым желанным в жизни казалась скорая победа. Единственная вожделенная цель, ради которой, по сути, только и стоило рваться в бой.

Победа приходила… и следом за ней раз за разом возрождались в его душе останки былой человечности, уничтоженной, казалось бы, безвозвратно в запале боя. Кадзэ оглядывался. Видел кровавый результат своих деяний. И накатывала на него мучительная, невыразимая словами тоска. Право, как вдумаешься — дивно ли, что столь много самураев принимают в старости монашеский постриг?

Не раз доводилось ему видеть, как воины победоносной армии сразу же после битвы достают из коробов припасы, пьют и закусывают, сидя прямо на поле брани, меж луж крови, трупов и отрубленных рук и ног. Для Кадзэ подобное было невозможно, неприемлемо. Странно, не так ли? Человек, который любит сражаться, тяготится зрелищем смерти!

Кадзэ встал. Рывком вырвал лезвие меча из горла поверженного бандита и аккуратно вытер о его одежду. Ну, что там еще? Он прислушался. Умирающие стонали, но все тише и реже. Однако средь стонов этих слух Кадзэ различил некий странный, всхлипывающий звук. Удивленный Кадзэ быстро осмотрелся в поисках источника всхлипывания и вскоре нашел его. Неподалеку тихонько плакал связанный