вооруженных самураев. Но на данный момент? Как я уже говорил: олух судья и с десяток стражников. Кое- кого из них вы уже изволили видеть. Согласитесь, с такими людьми в бой против хорошо вооруженных бандитов не пойдете даже вы, образец отваги.

Теперь Кадзэ уже не то что говорить — шевельнуться был не способен. Только и пытался сохранить на лице невозмутимо-спокойное выражение. Сердце из груди выскакивало, слова рвались из уст. А заговори, выдай свое изумление и гнев, и нанесешь красавчику смертельное оскорбление. А он, между прочим, князь здешний, и дружба его Кадзэ еще ох как понадобится! Но все равно тяжко изображать вежливую невозмутимость. Безумен Манасэ, что ли? Только что он небрежно, в светской беседе сообщил, что нарушил основной долг всякого благороднорожденного самурая в отношении своего господина. И — ничего! Вся система мировосприятия Кадзэ разбивалась в осколки. Да как он смеет дышать, этот человек, как его небо не покарает?! Даже самый обычный самурай — и тот готов на все, лишь бы исполнить долг свой перед кланом и господином. Исключение — лишь ронины вроде Кадзэ, мечи наемные. Но даже ронин — и тот ищет хорошего нанимателя, чаще всего — княжеского рода, и служит ему верой и правдой. Всякий благороднорожденный воин служит своему господину, тот — своему, и даже всемогущие князья-даймё, не задумываясь, пойдут на смерть ради интересов своих кланов. Таков расклад прав и обязанностей в воинском сословии, нерушимый, точно стена. Вынь из основания стены кирпичик-другой — и вскорости рухнет вся твердыня!

Да, но Манасэ-то о чем думает? Неужто не понимает, что рано или поздно правительство господина Токугавы потребует, чтобы он предоставил на поле боя надлежащее количество вооруженных людей? А отказ в данной ситуации равносилен смертному приговору! Или он так заигрался, что и смерти не боится?

— Я глубоко сожалею, что финансовые трудности не позволяют светлейшему князю содержать число воинов, достаточное для того, чтоб очистить здешние земли от разбойников, — произнес Кадзэ медленно, тщательно следя за своими словами и интонацией. — Двенадцать противников зараз — пожалуй, многовато для одного человека, но бандиты эти неуклонно подрывают благосостояние вашей провинции и нарушают ваш покой… Подумать надо. Может статься, я и в одиночку сумею вам помочь.

Кадзэ подошел к двери старого, но крепкого дома. Крикнул:

— Простите великодушно! Соизвольте впустить!

Изнутри к двери быстро пошлепали босые ноги. Несколько минут из дома доносилось загадочное шуршание, а потом створки распахнулись и на улицу, щурясь на свет, высунулась сонная молодая женщина. Однако, подумал Кадзэ. Полдень уже миновал, а Аой все еще почивает сном праведных!

Увидев, кто стоит перед ней, женщина ахнула, расширив изумленно глаза.

— Простите мою дерзость, умоляю вас подождать! — вскрикнула она и немедленно унеслась обратно в дом.

Кадзэ подождал. Потом подождал еще. Аой, судя по звукам, доносящимся изнутри, с бешеной скоростью наводила красоту — делала прическу, искала кимоно понаряднее. Ожидание затягивалось. Поставив на землю прихваченный с собою глиняный кувшин, Кадзэ острым взглядом окинул деревенскую улицу. Разумеется, все великое множество сельчан, пялившихся на него из окон или с порогов приоткрытых дверей, тотчас же попрятались по домам. Как мыши, метнулись в спасительную темноту своих жилищ, не желая попадаться на глаза самураю. Кадзэ тяжело вздохнул. Оно, конечно, деревенька маленькая, места здесь бедные, заняться особо нечем — только и радости, что подглядывать да сплетничать…

Двери снова распахнулись.

— Счастлива приветствовать благородного господина самурая, — промурлыкала Аой. Остановилась в дверном проеме, склонилась в глубоком поклоне, играя глазами и улыбкой. — Чем могу услужить[19]?

Кадзэ выразительно поднял принесенный кувшин и побулькал его содержимым.

— Полагаю, ты, сестрица[20], не откажешься выпить со мной? В вашем убогом селении воину заезжему с тоски впору завыть. А с тобой, я слышал, бывает очень весело…

Аой отошла чуть в сторону, пропуская гостя в дом, и вновь поклонилась.

— Как мило с вашей стороны предложить мне это, — ответствовала она. — Прошу вас, господин, войдите, окажите честь моему убогому жилищу. Я тотчас же затоплю очаг, чтобы согреть воды. Выпить с вами? С большим удовольствием!

Чтобы пройти в по-деревенски низкую дверь, Кадзэ пришлось склонить голову. В комнате он сразу же принялся осматриваться, чтобы глаза поскорее привыкли к царившему там полумраку. Ничего особенного. Как и в любом крестьянском доме, вместо пола — деревянная платформа с двумя квадратными углублениями, уходящими в землю. Одно — у двери. Ступенька к нему ведет. Очень удобно — входишь в дом, садишься на краю платформы и, ноги на ступеньку поставив, снимаешь сандалии. А второе — в центре комнаты, очаг там. В очаге обычно уголь горит — и тепло, и еду есть на чем приготовить. Но сейчас очаг еле тлеет, редкие янтарные искорки по серой золе пробегают. Стало быть, завтрак Аой готовить еще и не думала. Впрочем, дыма в доме все равно полным-полно, в воздухе хоть узоры рисуй.

Кадзэ присел на край платформы. Разулся. Кувшин глиняный, до краев наполненный саке, рядом с собой поставил. Аой раздула огонь в очаге, подбросила угля и заторопилась к гостю — кувшин забрать. Опытными, привычными движениями сняла намотанную на горлышко тряпку, вынула деревянную пробку, перелила изрядную часть крепкого сладкого напитка в пузатую флягу. Флягу опустила в металлический чайник с водой, уже подвешенный над очагом. Посмотрела Кадзэ прямо в глаза. Снова сверкнула дерзкой улыбкой. Вынула из ниши в стене еще две фляги, наполнила и тоже сунула в чайник.

На маленьком блюде Аой раскладывала закуску — разнообразные соленья.

— Через минуту саке уже согреется, соблаговолите обождать, — сказала она и положила на пол перед самураем высокую подушку — дзабутон. — Прошу вас, господин, садитесь, располагайтесь поудобнее!

Ого, а деревенская веселая девица ведет дело с прямо-таки городским шиком! Кадзэ, поддерживая игру, на коленях подполз к подушке и сел в довольно церемонной позе. Аой пристроилась сбоку, поставила перед гостем блюдо с закусками.

— Ах, — начала она застольную беседу, — ваш приход для меня такая, право, неожиданность! Но в деревне я вас видела. Трудно не заметить такого красивого и мужественного воина, как вы, господин самурай!

Кадзэ счел за лучшее промолчать. Аой, как бы случайно, склонилась к нему — чуть ниже, чем следовало бы. На мгновение мелькнула в низком запахе яркого кимоно округлость ее груди — разумеется, тоже якобы по чистой случайности[21].

— Не передать, господин, как я надеялась, что однажды вы соизволите меня навестить, — заговорила Аой негромко и жарко, возбуждающим полушепотом, и белой ручкой накрыла руку Кадзэ. — Вы столь привлекательны, столь бесстрашны, столь благородны… Вся деревня только и говорит о том, как вы спасли жизнь бедному угольщику!

Ее вздох заставил всколыхнуться пышную грудь.

— Уверена, нет на свете девушки, которая не влюбилась бы в вас с первого взгляда! Красивый,