Простой, но сытный обед был съеден практически в полном молчании. Всю ночь Кадзэ глаз не смыкал, день выдался долгий, трудный, и теперь паренька неудержимо клонило в сон. Полумрак, царивший в хижине, и мерцание огня в очаге убаюкивали его медленно, но верно, — ровно матушкина колыбельная когда-то. Сэнсей дал ему футон, одеяло и приказал ложиться в одной из пристроек.

— Завтра утром скажу тебе, стану ли я брать тебя в ученики или нет, — равнодушно бросил воин- отшельник на прощание.

Измученный Кадзэ уснул мгновенно и крепко. Во сне его одолевали образы драконьих следов, крадущихся призраков и демонов с нечеловеческими голосами, требующих крови. Все страхи предыдущей ночи перемешались и обратились в кошмарные видения, и он был уверен — совсем рядом, прямо в комнатке, прячется то ли голодный дух, то ли безжалостный демон. Внезапно руку и плечо обожгла острая боль — и он проснулся.

Сел на постели. Потер, еще не вполне соображая, что происходит, кулаками глаза. Осмотрелся и обнаружил, что поодаль спокойно сидит сэнсей. В одной руке старый воин держал глиняный светильник, в другой — бамбуковую палку и невозмутимо смотрел на Кадзэ.

Мальчик потер плечо. Открыл было рот, чтоб возмутиться — какое право имеет старик бить его, благороднорожденного сына самурая, палкой — и… не сказал ничего. Помолчал минутку и твердо произнес:

— В любую секунду надобно быть готовым к нападению.

Сэнсей удовлетворенно кивнул:

— Славно. Очень недурно. Похоже, не так ты глуп и узколоб, каким кажешься. В ученики тебя я возьму. Утром, как проснешься, первым делом наколи еще дров, а после завтрака мы продолжим твое обучение.

Кадзэ усмехнулся. Надо же, постоянная готовность к вражескому нападению — едва ли не первое, чему научил его сэнсей, а между тем в хижине Дзиро он так глупо попался в ловушку! Нет, нападения-то он как раз очень даже ждал, но вот подумать о том, каким будет это нападение, ума недостало. Судя по обстоятельствам, он понимал: в сеть его поймал толстяк судья. Тупица этот судья редкостный, мнения о нем Кадзэ был самого невысокого. И вот вам — всякий дурак может захватить в плен опытного воина, стоит воину тому позабыть об осторожности! Кадзэ только и надеялся, что на сей раз ему повезет остаться в живых, дабы удалось извлечь из этого горького урока пользу.

Из размышлений его вырвал звук чьих-то шагов. Кадзэ открыл глаза. К его узилищу приближались люди…

? Ита-ак, доро-го-ой мо-ой… Значит, вы все же схвати-или этого самура-ая?

Говорившего Кадзэ еще не видел, однако голос у него был странный, нарочито высокий, а речь — медлительная, певучая, точь-в-точь — придворный кавалер императорского дворца. Вот ведь удивительно! Откуда бы придворному аристократу взяться в этой деревенской глуши? Но заметил Кадзэ и другое: достаточно доводилось ему беседовать с настоящими аристократами, чтоб понять — этот старинный выговор несколько наигран. Нет, совсем не в императорском дворце рос невидимый еще человек с высоким голосом.

— Так точно, светлейший князь Манасэ, — раболепно поддакнул судья.

— Прекрасно. Ну, ведите, я хочу на него взглянуть, — пропел Манасэ столь же манерно.

В зал суда вошли двое. Судья обливался потом в том же безвкусном кимоно, в каком Кадзэ увидел его впервые. Но вот наряд Манасэ — это был большой сюрприз! Поверх яркого, но изысканного кимоно князь в несколько слоев носил нараспашку старинные роскошные одеяния. Обшлага многочисленных широких рукавов и отделка воротников, сделанных из плотного атласа, сияли радужным многоцветьем, казалось, озарявшим мрачный зал. А на голове Манасэ красовалась эбоси — высокая причудливая шапочка из черного газа вроде тех, что носили давным-давно при императорском дворе. Удерживалась эта остроконечная шапочка на голове при помощи тонкого черного шнура, завязанного под подбородком. Широченные рукава, многослойные яркие одежды древнего покроя — князь маленькой провинции выглядел словно оживший рисунок, сошедший в сей грубый мир с шелка очень старого свитка.

Манасэ резко остановился в нескольких шагах от клеток. Судью столь неожиданная остановка, похоже, весьма изумила, так что даймё снизошел до разъяснений.

— Не хочу подходить слишком близко. — Он демонстративно потянул носом воздух. — От этих злодеев всегда столь скверно пахнет!

— Конечно, светлейший, конечно! Но мы можем…

Раньше, чем судья успел договорить, Кадзэ решил рискнуть. В конце концов, что он теряет?

— Я — Мацуяма Кадзэ, — произнес он ясно и твердо, хоть разбитые губы и болели немилосердно. — Правда это и выглядит несколько нелепо в данных обстоятельствах, не могу не воспользоваться случаем вновь поблагодарить вас, князь Манасэ, за наслаждение, которое доставил мне недавно увиденный отрывок из пьесы «Додзедзи». Надеюсь, когда-нибудь мне посчастливится увидеть ее целиком.

Судья мячиком подкатился к клетке.

— Эй ты, мерзавец! Заткнись! Твое дело — только отвечать на вопросы! Как смеешь ты обращаться к светлейшему господину в подобном…

— Судья!

Толстяк захлопнул рот, не договорив до конца, и искательно взглянул на князя:

— Слушаю, светлейший…

— Извольте выпустить этого воина из клетки. Затем обеспечьте ему баню и чистую одежду.

— Но, светлейший…

Манасэ небрежно, но изящно повел рукой в жесте нетерпения. В голосе его тоже прозвенела нотка раздражения:

— Выполняйте приказ.

— Конечно, господин мой! Как ваша милость изволит! Свежая одежда и баня? Будет исполнено тотчас же!

Манасэ повернулся и плавной поступью вышел из зала суда. Вслед за ним умчался и судья. Однако через несколько минут он вернулся в сопровождении двух стражников, таких же неловких и дурно вооруженных, как и те, которых Кадзэ повстречал на перекрестке. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что стражники и впрямь — злосчастные недотепы с перекрестка.

Пошарив в рукаве кимоно, судья извлек большой медный ключ — прямоугольную металлическую пластину с хитроумными бороздками на конце — и отдал его одному из стражников, который не без труда отпер замок и открыл дверь.

Кадзэ с удовольствием выбрался из тесного узилища, где и сесть-то поудобнее невозможно было. Когда поднимался на ноги, слегка пошатнулся, давали себя знать и вчерашнее избиение, и ночь, проведенная в клетке. Он прикрыл на мгновение глаза. Сконцентрировался. Приказал себе держаться — и тело подчинилось приказу.

Судья ухватил Кадзэ под руку — явно не для того, чтоб поддержать. Скорее, чтоб не выпускать из виду по дороге, все равно как ребенка или заключенного. Кадзэ обдал его ледяным взглядом и стряхнул наглую