— Да. Мы с Йонасом уехали первыми. Он очень верил. Практически, как нам говорили, табибы снимают любые болезни…

«Поэтому Жанзаков и привозил Эркабая в Сосногорск…» — подумал Денисов.

— От какого места вы брали такси? Когда ехали туда?

— От Белорусского вокзала. Камал дал адрес. Это между Белорусским и Рижским.

— Марьина Роща?

— Кажется, так.

Денисов не рискнул ее прервать: ручеек слов еще журчал.

— Ни на ком нет вины. Камал — человек с сильным биополем, он помогал Йонасу совершенно бескорыстно… Это был тяжелый день. Йонасу было совсем плохо. Он еле сидел. Камал делал пассы руками, старался помочь. Взмок до пота. Спрашивал: «Легче? Сходи помочись…» Мужу было плохо; он говорил: «Вроде нет…» — «А теперь?» — «Теперь легче…» Во время сеанса муж говорил с ним. Камал сказал, что он сам много болел, лечился у старцев, у буддистских монахов. Прежде чем чему-то научился, много лет переносил унижения, тяготы. Убирал за ними грязь. Хотел научиться помогать людям…

— Между прочим, — драматург оставил Витаускене в машине, поднялся к Денисову в кабинет, — оператора этой картины «Ремонт» Леву Абдуразакова я постараюсь сегодня же представить. Он с группой в Москве, в гостинице. У меня где-то телефон.

Аркадий подвинул стул, сел; как многие грузные люди, он предпочитал движению покой, хотя бы даже минутный.

— Сегодня жара… — Он был все в той же пестрой одежде, что и накануне в аэропорту: клоунские, в огромную клетку широченные брюки, яркая куртка.

— Абдуразаков? — Денисов записал.

— Да.

Пронзительный зуммер, дошедший с пульта дежурного, потребовал на связь.

— Слушаю. Денисов.

— Вот данные адресного бюро: Камал Досымбетов прописанным по Москве и области не значится, Эркабай Юнусов… — это был помощник дежурного.

— Не значится, не состоит…

— Верно.

— В Бируни ушла телеграмма?

— Задействовали. Все.

— Может, составить список людей, — Денисов вернулся к Аркадию, — у которых они могут находиться? И начать обзванивать. Сегодня воскресенье, все дома.

Драматург сел поудобнее.

— Есть одна тонкость. Допускаю: вы, возможно, о ней не знаете. Эркабай необычный человек. В глазах одних он выглядит как сельский дурачок — «дувона», другие могут посчитать его шарлатаном, несмотря на НИИ и свидетельства академиков. Я к тому, что по телефону не каждый будет откровенен. Особенно, если захотят перезвонить и узнают, что звонят из отдела внутренних дел. Хотя мы с вами понимаем, что наша цель — не Эркабай и не Камал, а Сабир Жанзаков, и нам только и надо, что узнать, посвящал ли их Сабир в свои планы…

Денисову было нечего возразить.

— Завтра съемки финала. Вы ведь тоже пока не видите другого пути для поиска?

— Нет.

— Я тоже.

— Как долго Камал прожил у вас на даче в Переделкино? Когда он съехал?

— Мила видела его еще в феврале. Сами мы, как понимаете, дачей зимой почти не пользуемся.

— Может, он и сейчас там?

Аркадий пожал плечами.

— Мила пыталась дозвониться, трубку никто не поднял.

— А ключи?

— У Камала свой ключ.

«Может, остались письма, адреса», — подумал Денисов. Он убрал блокнот.

Драматург взглянул на часы:

— Тогда я предлагаю не терять времени. Мила отвезет вас с Терезой в Переделкино. Убедитесь в том, что их там нет. Поговорите с соседями — они все их знают. Наконец, на даче у нас московский телефон. А я тем временем попробую что-нибудь разведать здесь…

Служившее одновременно столовой и террасой просторное помещение выходило окнами в палисадник; невысокий забор отделял черневший соснами участок под окном от лесного массива.

Денисов перенес вещи в холл.

Чемодан оказался пустым; в сумке лежало несколько книжек, старый свитер хэбэ, вельветовые, сильно изношенные джинсы.

— Это чемодан — Камала. Сумка тоже его… — Мила притворила за Денисовым дверь кладовки. — Обычно мы никогда ее не запираем.

Денисову было странно видеть жену Аркадия в роли хозяйки, да еще огромного дома, в котором живут два человека.

Жанзакову это не смущало: в другой своей жизни, в Нджамене или Дакаре, она, возможно, привыкла и не к таким апартаментам.

— Как назло, оставила дома таблетки с кофеином, — настроение у нее снова упало.

— Иди, полежи. — Мила отправила подругу в комнаты. — А вы посидите. Сейчас я сварю кофе.

«Другого пути, как искать Камала, а через него Эркабая, а уж потом Жанзакова, я не вижу. — Денисов подошел к телевизору, занимавшему широкий простенок, постоял. — Через приятелей, знакомых искать адреса. Ждать ответы на запросы из Каракалпакии. Ничего больше не остается».

Он нажал клавишу. Бодрый голос спортивного комментатора тотчас отозвался:

— …Выходит, можно сочетать спорт и науку? Сейчас вы защищаете кандидатскую, там, глядишь, и докторская не за горами…

Нежно, точно на переводной картинке проступило изображение. К бортику бассейна «Олимпийский» один за другим выходили пловцы — комментатор продолжал витийствовать:

— Каким образом, Саша, вам удается находить время для написания научных работ?

Денисов убрал звук.

За простенком с телевизором в стене было прорублено большое квадратное окно, соединявшее террасу и кухню. По другую сторону окна, у электрической плиты, Мила готовила кофе.

— Сейчас закипит вода…

Денисов вернулся к вещам Досымбетова. Их поверхностный осмотр оказался и самым полным.

Записей, адресов в сумке не было. Несколько ксерокопий, посвященных различным явлениям в области психики, изучению души человека.

«Кришнамурти, Коллинз…» — фамилии Денисов видел впервые. Свитер оказался старым, выгоревшим. Еще в сумке лежали носки, кусок оранжевой материи, книга.

«Сергей Хольст…» — значилось на обложке. Денисов вспомнил, где он видел эту фамилию. — Купе Жанзакова. «Спасибо за мир и тепло, которые пришли с Вами в наш дом…»

Камал и Жанзаков, несомненно, общались, книги Хольста это доказывали.

На новой работе стоял автограф, датированный началом года:

«Да пребудут с нами мир и разум…»

— Кофе готов.

Мила появилась в окне между террасой и кухней. Она успела переодеться. В платье, в цветном фартучке снова выглядела совсем молоденькой, стройной. Квадратное окно «раздачи» гляделось как рамка