— Какие планы? Скоро начальство будет звонить.

— Уезжаю на станцию, в поезд киносъемочной группы.

Вместо бритоголового в чапане, Эргашева, службу у «лихтвагена» нес уже знакомый Денисову застенчивый, с ломающимся баском, ассистент по реквизиту.

— Добро пожаловать, — он по-восточному поджал руку к животу.

— А что Эргашев? — Денисов кивнул на платформу.

— Пошел к диспетчеру. Скоро будет.

— Проводница приехала?

— Здесь.

Вдвоем они прошли в вагон. Денисов сразу отметил чистоту в малом тамбуре, протертые двери. В конце коридора урчал пылесос.

— Представить вас? — ассистент по реквизиту пошел впереди, вдоль змеившегося по проходу электрокабеля.

— Спасибо.

— Проводница оказалась болезненно тучной, немолодой, в халате, в мягких домашних шлепанцах. Она беспокойно переживала свой недуг.

Разговор оказался неожиданно коротким, непродуктивным.

— Они у себя в купе — я у себя. Уберусь, чай вскипячу и лягу… Такое обострение с ногами, не приведи Господь!

— Кто-нибудь приходил к Жанзакову при вас?

— Я не смотрела. У меня натирка из чеснока — много с ней не походишь! Запашище. Да еще жжет!

Отвечая Денисову, она несколько раз тяжело наклонилась: сломанная спичка, оставшаяся после пылесоса, кучки мусора — не могла видеть беспорядок.

— Неделю не была, а считай, грязью заросли…

— Зайдите с нами в купе. Это займет несколько минут.

Сногсшибательных открытий он снова не сделал. Однако, некоторые предметы после знакомства с близкими и друзьями актера виделись уже другими глазами.

В накрахмаленной салфетке лежала тяжелая серебряная ложка, рядом вилка и нож («влияние Терезы…»), сбоку, у окна, стояла («по-видимому, ее же подарок…») африканская деревянная статуэтка — слон и слониха; изящно выточенный хобот слонихи покоился на мощном крупе шедшего впереди самца.

Денисов еще раз внимательно посмотрел подбор книг: ''Происхождение семьи, частной собственности и государства», Ромен Роллан — собрания сочинений, несколько популярных брошюр, уже виденные им при первом осмотре: «Точечный массаж», «Я умею готовить» Матьо.

Он вспомнил характеристику драматурга: «Широкий диапазон чтения. Психология творчества, восточная медицина…»

Тетрадь в коленкоровой обложке лежала на своем месте над постелью вместе с конвертом, из которого Сухарев почти сорок восемь часов назад изъял записку, сразу же изменившую весь ход событий.

Денисов снова увидел на обложке незамысловатые строчки Овчинниковой:

«Забудь судьбу мою, забудь. И, если встретишь ты другую…»

Он не собирался ни составлять протокол, ни изымать доказательства. Образ жизни актера, окружавшие его предметы могли определить путь дальнейших поисков.

Метр за метром осмотрел он купе. Вещей у Жанзакова было совсем мало — кроссовки, махровый халат, несколько сорочек.

Внимание его снова привлекли разновеликие эстампы на стене; пейзаж и натюрморт.

«Один художник видит картофелину на блюде величиной с сельский дом, второй — овраг и опушку леса размером в таранку. Может, первый был просто голоден…»

Он перелистал книги. На одной — по геологии недр — имелся автограф:

«Дорогому… — имя Денисов не разобрал: Камалу? — Спасибо за мир и тепло, которые пришли вместе с Вами в наш дом». Фамилию можно было установить из титула на обложке — «Сергей Хольст». Подпись была датирована годом издания книги.

«Пять лет назад…»

Кустарного изготовления колокольчик в углу у окна тоже привлек внимание.

«Еще один жизненный пласт…»

Пока Денисов присматривался, в купе появился Эргашев. Бритоголовый был все в том же чапане, с непокрытой, несмотря на морозное утро, головой.

— Слышу, шум, — он приложил руку к груди. — Оказывается, милиция. Уголовный розыск…

Денисов кивнул, мысли его были заняты своим.

— А это зачем? — проводница ткнула в металлическую отливку, которую держал Денисов. — И у них на коров вешают?

— Как же! — подтвердил ассистент по реквизиту. — Как везде! Чтоб слышно, куда идут.

Денисов кивнул, он вспомнил:

«В Сосногорске! Овчинникова упомянула в разговоре…

Он обернулся к проводнице:

— Старик приезжал к Жанзакову? Чудаковатый. С бусами на шее. В халате?..

Женщина закивала:

— Ну! Мороз, зима. А он в халате, с бубенчиками, со значками. А на голове шапочка белая. Был!

— Давно?

— Месяца два прошло…

«Перед поездкой в Сосногорск…»

Денисов понял: лекарь, которого Жанзаков привозил к бывшей жене.

«Один раз профессора привез, чуть ли не академика. Потом знахаря…»

— Долго был в поезде?

— Да нет. С Сабиром приехал и с ним вместе и уехал. Может, с час. Не больше…

Бритоголовый Эргашев подтвердил:

— Я его тоже видел. Даже разговаривал. «В Москве много людей… — говорит. — Еще больше приезжает! На всех вагонов не наберешься…»

— Откуда он?

— Каракалпак. Там и живет. В ауле.

— Уверены?

— Кыпчак по разговору. Мы их так называем. По-русски плохо говорит. Где же ему еще жить?

— Если он появится, дайте, пожалуйста, знать.

Эргашев запахнул чапан, вышел проводить.

Стоял мартовский холодный утренник. Днем наверняка должна была быть плюсовая температура; с покрытой шифером крыши старого пакгауза свисали сосульки.

— Мои друзья, — показал Эргашев.

Метрах в трехстах цепью стояли стрелки ВОХР. Заметив бритоголового, участники рейда, как по команде, оглянулись.

— Не виделись после вчерашнего? — Денисов кивнул на стрелков.

— Пока нет.

— Обрадовались, увидев!

— Не без этого…

Из ближайшего автомата он позвонил в отдел:

— Что ко мне?

— Вам звонили из Тарту и Риги директора кинотеатров. — Младший инспектор Ниязов был единственным в отделении, кто упорно, на пятом году службы, обращался к Денисову только на «вы». — Жанзаков собирался к ним по линии пропаганды киноискусства.

— Когда?

— В апреле. Остальные директора не звонили. Но, видимо, тоже речь шла о выступлениях. Тереза