— Роль оказалась Жанзакову не по силам? Я правильно понял?

— Мне не хотелось, чтобы Тереза это знала. Пока Сабир не удовлетворил ни меня, ни режиссера. Кое- что мы даже думаем переснять.

— На этой почве между ним и режиссером были трения?

Аркадий помялся.

— Их отношения нельзя назвать безоблачными?

— Нет, конечно. Геннадий излишне резок. Сабир тоже не всегда сдерживался. Иногда находила коса на камень; Сабир сам режиссер, понимал.

— Доходило до оскорблений?

— Чисто творческие дела… Для Сабира после его ролей каратистов это, конечно, каторжный труд.

Денисов прошел по комнате. Сел. Ситуация упростилась: «Жанзаков был поставлен перед выбором. Возможно, это был крик души. Об этом Сухарев и ведет сейчас разговор с Терезой. А по дороге, в машине, он ввел в курс дела Аркадия и его жену. Так что все не будет для них неожиданностью…»

В телефонном аппарате что-то щелкнуло. Это трудно было даже назвать звонком. Актриса вбежала в комнату, схватила трубку:

— Алло, папа!..

Женский голос в трубке громко произнес:

— Ответьте Нджамене, Нджамена на проводе.

— Это подруга, — вздохнула. — Волнуется, все ли в порядке с квартирой… — Пока абонент в Африке выходил на связь, она пояснила: — Валютный кооператив, они на него работали! В свое время мы сделали глупость, сейчас был бы в Москве свой угол! Да! Да! — Ее словно встряхнуло, когда услышала голос подруги. — Элла! Это Тереза! Все в порядке! Слышишь? Все в порядке… Если слышишь, не трать валюту, клади трубку…

Пока Жанзакова объяснялась, из кухни появился Сухарев, остановился в дверях.

— Элла! — крикнула еще раз Жанзакова. — Все в порядке.

Нджамена отключилась.

— Вы утром заходили в купе Жанзакова? — Денисов подвинул кресло, он и режиссер могли теперь, разговаривая, следить друг за другом.

— В пятницу? Да. Я забеспокоился. Кроме того, нужен был экземпляр режиссерского сценария.

— Экземпляр, принадлежавший Жанзакову?

— Любой. Их всегда не хватает. Приходят актеры в эпизоды, каждый просит. Многие коллекционируют.

Обратившись за помощью к милиции, он тем не менее предпочел скрыть главное.

— А дальше? Вы обнаружили в купе конверт? Вскрыли его. Так?

Сухарев не ответил.

— Что там, в письме или в записке? Вы же знаете. Она у вас с собой?

На несколько секунд возникла неловкая пауза. Решившись, Сухарев достал вчетверо сложенный лист, подал Денисову.

— Читайте!

Денисов развернул. На странице, выдранной из уже знакомой общей тетради, которую Денисов видел в купе, стояло:

«В моей смерти прошу никого не винить. 6 января. Жанзаков».

— Почему вы ее скрыли?

Сухарев снял жокейскую шапочку, провел по жестким коротким волосам.

— Не хотел огласки. Сабир вернется, узнает, что я передал его записку в милицию. Скандал! Кто знает, писалась ли она всерьез? Главное, почему в январе?

«Во время болезни Овчинниковой… — подумал Денисов. — Перед поездкой в Сосногорск».

— Конверт лежал на видном месте?

— В общей тетради. Он выпал. Не знаю, что меня подстегнуло вскрыть. Может, отсутствие адреса.

— Вы считаете, Жанзаков оставил конверт преднамеренно, чтобы его сразу увидели?

— Нет. Если бы не сценарий, я не обратил бы внимания.

— Ничего не могу понять, — Тереза провела рукой по лицу. — Записка написана шестого января. Гена говорит, что с первого по девятое Сабир был свободен от съемок. В Душанбе он прилетел девятого, пробыл всего несколько часов, даже не побывал дома. Повидал моих — и сразу в аэропорт. Отец и мать Сабира видели сына уже в аэропорту. Ничего не понимаю.

— Вы показывали записку ассистенту по реквизиту?

— Нет. Если бы она была написана в марте, я бы показал ему, всем. Сразу бы забил тревогу. Обстоятельства могли перемениться. Да я и не принял ее всерьез.

— Тем не менее решили сообщить в милицию о том, что Жанзаков исчез.

— Я не мог игнорировать полностью. Это на тот случай, если бы она писалась серьезно. Теперь вы знаете все.

Тереза опустилась на тахту, поставила телефон рядом, набрала код.

— Папа! Никто не звонил? А звонки еще были? Были? — Дочь и отец уже не говорили одновременно. — Как по междугородной? Я не исключаю, что это Сабир. Не может дозвониться? Сообщи, если он позвонит. Нет, нет. Все хорошо. У него съемки… Обязательно. Я в Крылатском. Тофик спит? Целуй всех. — Она поспешила закончить, повторила, что в комнате уже знали: — Кто-то звонит, не может дозвониться!

— Может, все-таки он! — Аркадий вздохнул. — Рано паникуем. Записка все-таки написана в январе. Я его после этого двадцать раз видел.

— Ничего не понимаю, — повторила Тереза. — Быть таким преданным. Каждый день звонить, телеграфировать. И скрывать!

— Чуть-чуть подремли. Тебе нужны силы. — Мила зевнула. — Завтра позвоним в Ташкент. Может, Талгат или Венера что-нибудь знают.

Тереза не ответила.

— Давайте выключим верхний свет, — драматургу было жаль Терезу, жену.

Сухарев дернул шнур выключателя, в комнате стало темно, но только в первую секунду.

За многоэтажными зданиями, словно в порту между силуэтами судов, сочился серый свет. День начинался пасмурным, ненадежным. В мойке на кухне неожиданно потекла из крана вода и так же неожиданно прекратила течь.

Денисов поднялся. Здесь, в квартире, ничего больше нельзя было узнать. Уходя, он снова заглянул во вторую комнату. При свете, падавшем из коридора, обломок деревянного гребня был хорошо виден. Он так и лежал под тахтой.

Сухарев вышел следом.

— Может, позавтракаете? Я видел, вы ничего не ели. У Терезы есть буженина, ветчина.

— Спасибо, поеду.

— Заходите, — предложил Сухарев. — Можно домой.

Денисов вежливо кивнул. Он не простил обмана.

Лифтерша спала, закрывшись в своей конторке за дверью.

У подъезда, во дворе, стояло несколько машин, на некоторых были красные — дипломатические — номера.

Машины и тротуар были припорошены только что выпавшим снежком.

Было еще рано. Но единственный во дворе телефон-автомат был уже абонирован.

Пенсионного возраста здоровяк захватил его, чтобы всласть наговориться с кем-то из сверстников, страдающих бессонницей, как и он.

— А что Шурка? — орал он, рискуя разбудить двор. — Ах, подлец! Ну и дубина! Ты ему сказал, что Вова звонил?

Денисов не стал ждать. По классификации говорунов тип этот стоял в первой пятерке.

У соседнего корпуса все аппараты оказались свободны, Денисов набрал номер дежурного.

— Ты из квартиры? —: трубку взял Кравцов.

— В автомате. Можно говорить. В Душанбе звонил?