Георгий улыбнулся:
– Ты умная женщина.
Татьяна смутилась и отвернулась. Она, конечно, дурой себя не считала. Но и слишком умной тоже. В пределах нормы. Поэтому и застеснялась похвалы Георгия.
Она вообще все больше его стеснялась, как ни странно. Предыдущий Гоша ее раздражал до злости, до того, что хотела от него избавиться, но он был ей понятен. И смотрел на нее понятно, хоть и похабно, конечно. А этот улыбается, говорит вежливые слова, а интересуется ли всерьез – не ясно.
Татьяну пугали эти ощущения. Никого она в этой жизни не боялась и не стеснялась. И если это возникло – то неспроста. Когда-то Абдрыков на нее так действовал – она, смешливая и дерзкая, при его появлении терялась, путалась, хотя не подавала вида, продолжала смеяться и дерзить.
Поглядывая на Георгия, она искала в нем недостатки – и находила, долго ли при желании? Но с ужасом чувствовала, что и недостатки ей нравятся.
И не настолько уж она робка. Она, пожалуй, в другой ситуации не посовестилась бы переселить Георгия из сарая в дом, а там… Ночью мужчина к женщине сам дорогу найдет. Но нет, не предлагала Георгию переселиться, на ночь запирала дверь. По очень простой причине. Ну, хорошо, пустит она его в дом, а потом и к себе в постель. А вдруг он от шока память потеряет? И утром не узнает ее? Проснешься, а он – «ты кто?» Может ли быть что для женщины унизительней?
Однажды она поймала на себе его внимательный взгляд. Улыбнулась, спросила:
– Ты чего?
– Кого-то ты мне напоминаешь.
– Наверно. С этого и началось: с кем-то спутал, прибился.
– С кем?
– С женой, наверно, – пошутила Татьяна.
– Вряд ли. Мне кажется – с мамой.
– Думаешь? Я мамой быть не согласна! – засмеялась Татьяна и тут же опустила голову, прикусила губу: он может увидеть в ее словах намек. Потому что если не мама, то кто?
Но он намека не уловил, думал о своем. И высказался:
– Таня, ведь это страшно – маму не помнить.
Она мысленно охнула.
Она, может быть, впервые почувствовала, что это такое – ничего не помнить. Она вот к хворающей матери, гадина такая, ездит два раза в год (правда, все время уговаривает переехать в город, но та не соглашается), вспоминает ее, если честно, не каждый день, а то и не каждую неделю, закопавшись в своих делах, но представить, что вообще бы ее не помнила… Это же все равно что не от матери, а из воздуха родиться и, то есть, не чувствовать себя человеком! Жуть какая!
И Татьяна, не думая, правильно или неправильно, да как он поймет, да что это значит, подошла к Георгию, сидевшему за столом, обняла руками его голову и сказала:
– Господи… Бедный ты мой…
А он прижался щекой к ее руке. А потом взял и поцеловал руку.
Поднял голову, увидел, что Татьяна тихо плачет.
– Перестань. Все вспомню, никуда не денусь.
– Да я не про тебя.
– А почему тогда?
– Первый раз в жизни, блядь, руки целуют! – сказала Татьяна и отошла.
Именно так она и сказала, и я ничего с этим не могу поделать. Татьяна хорошо училась в школе, старалась себя воспитать, лишний раз не ругалась матом, даже с подвыпившими покупателями, при детях не выражалась вообще. Но сказала так, и, повторяю, изменить ее слова я не в силах.
Харченко не бездействовал.
Послал новый запрос, приложив фотографию, описав ситуацию и указав, что данный неопознанный гражданин является, скорее всего, жителем Москвы или Московской области. Возможные профессии – строитель, футболист. Но не исключено, что и вор. Впрочем, всё это бывает сочетаемо.
Но ответа все не было.
Он звонил: ищут ли?
Отвечали: ищем, никаких результатов. Сам в нашей системе работаешь, знаешь, насколько бывает трудно найти человека, а найденного – опознать.
Харченко не столько заботился о служебном розыске, он все чаще думал о Татьяне.
Сначала ему казалось, что это вполне привычные мысли – плотские. Или, если говорить современным языком, которым лейтенант владел в совершенстве, сексуальные. Подобные мысли овладели им лет с тринадцати и почти никогда не отпускали, что его не тревожило: парень видный и на видном месте, он устроил свою жизнь так, что за возникновением желания сразу же следовало осуществление оного. Во- первых, дюжина знакомых девушек из продавщиц, парикмахерш и молоденьких работниц сбербанков (только Харченко знает, как любвеобильны эти тихие девушки, весь день считающие чужие деньги – может, их это и возбуждает?). Во-вторых, постоянная, хоть и опасная, связь с женой заместителя начальника отдела, пьяницы, страдающего мочекаменной болезнью. В-третьих, бесплатные девушки из интим-салонов, которых в Чихове, как в городе приличном, цивилизованном, было целых три.
То есть – без проблем.
Но о Татьяне он думал как-то иначе.
Это его раздражало.
Он находил причину почему-то не в ней и не в себе, а в Георгии. Решил, что его чисто эстетически возмущает сожительство красивой молодой женщины с фактическим бомжем.
А когда Георгий из бомжа превратился в нормального работника, раздражение увеличилось.
Он посетил ландшафтное строительство у дома Ренаты Ледозаровой и спросил Георгия:
– На основании чего трудимся?
– На основании желания! – встрял Одутловатов.
– Я без шуток! – жестко сказал Харченко. – Где документация? Где подряд на работы? А?
– А чего ты к нам-то пристаешь? – вмешался Кумилкин, считая своим долгом почти вора почти в законе (каковым он себя считал) не церемониться с ментом. – Иди вон к хозяйке, у нее и спрашивай!
– Я и без этого знаю: подряда нет, документации нет. Типичный уход от налогов! Придется прикрыть вашу лавочку!
Георгий вылез из очередной ямы, которую копал, и спросил не по теме:
– Обо мне не узнали ничего?
– Это вопрос второй, – сказал Харченко. – Не узнал пока. А раз так, то вы никто. И работать не имеете права!
– У нас каждый имеет право на труд! – вспомнил советский писаный закон Одутловатов.
– Зато не каждый имеет право на оплату! – тут же напомнил ему Абдрыков другой советский закон, неписаный. (Впрочем, не только советский.)
Тут подъехала на своей серебристой машине Рената. Вышла.
– В чем дело, Виталий?
Они знали друг друга – и вполне коротко, по имени и на «ты». Виталий, правда, не был в числе претендентов на руку, сердце или тело Ренаты, но она в этом и не нуждалась: чин у него не тот.
Виталий на приятельское обращение не откликнулся, повел себя официально:
– Что за люди, Рената Владимировна? На каком основании работают?
– А пойдем в дом, объясню.
Виталий сразу понял, зачем его зовут (денег сунуть на бедность), и отказался:
– Я и здесь послушаю.
– Да? Тогда я тебе ничего не скажу.
– А как же?
– А так же!
