– Эвон, ладьи провожает. Мужики не все плавать научены, так он следит, чтоб ладьи не перегружали.

– Едем к нему, князь Хасан, – позвал Тупик.

Воины с любопытством оборотились на стройного всадника в черной татарской байдане.

– Кто таков? – спросил Никита.

– Наш, татарин, – пояснил Копыто. – От Мамая ушел, лютый враг ему. И эти трое тож наши, нукеры князю.

Никита с сомнением покачал головой, тихо присвистнул.

– Приглядеть бы за таким-то «нашим».

– Не сомневайсь, – веско подтвердил Копье. – Видел его в бою – великий воин. С таким за радость почту стать рядом в битве…

Димитрий только что отругал начальника переправы за какой-то недосмотр, обернул к подъехавшим сердитое лицо, не меняя выражения, усталым, с хрипотцой голосом сказал:

– Явился, разбойник! Мало – на рожон лезешь, еще и от Мамая сбежал, шатаешься невесть где, а мне заместо тебя гонца выкупать пришлось. Довел Мамая – он, гляди, послов начнет сажать в яму. Вот Боброк те еще задаст покрепче мово, – и, широко улыбнувшись, по-товарищески обнял разведчика.

Васька, смущенный грубоватой лаской государя, удивленный тем, что Димитрий уже все знает, только и пробормотал:

– Вестника я привез, государь.

Димитрий Иванович внимательно посмотрел на Хасана темными строгими глазами, и тот, сняв шлем, поклонился, тотчас выпрямившись, назвал себя. Димитрий подошел вплотную к татарину, всмотрелся в загорелое лицо, в спокойные серые глаза.

– Вот ты каков, князь Хасан. Дай тя поцелую по нашему обычаю… Выходит, ты его из Мамаевой ямы вытащил? Я уж думал, Васька наш оборотень, коли ему удалось из самого Мамаева куреня удрать.

– Сам я, повелитель, свою голову чудом спас. Как меня Мамай помиловал за драку с темником Темиром, не пойму. Но оставаться нельзя было, и вестников всех отослал к тебе.

– А я тебя не виню – ты волен был уйти, когда захочешь, я свое слово помню. Горячности не одобряю, да сам давно ль был таким, как вы с Васькой! Весть твою последнюю с Тетюшковым получил, за то от русской земли спасибо. Теперь отдыхайте, вот закончим переправу – поговорим.

– Повелитель, отдыхать будем после битвы. Я должен сказать тебе важную весть.

– Ну-ка, – Димитрий дал знак отрокам отойти, Тупика удержал: – Говори при нем… А повелителем ты, князь, не величай меня, ладно? Я ж не бог.

– Да, государь. – Хасан покраснел.

– Ин и добро, – улыбнулся Димитрий. – Теперь сказывай.

– К Мамаю пришло десять тысяч наемников-фрягов, это сильная пехота.

– Пришли, стало быть.

– Они привезли метательные машины на колесах. Еще два десятка машин построено в войске Орды. От больших луков, которые натягивают пятьдесят человек, Мамай отказался – они громоздкие, а бьют слабее машин и на выстрел требуют много времени. Машины ведь тоже стреляют и копьями.

– Так.

– Начальник машин предложил Мамаю поставить их в один ряд против пешей рати и разбить ее строй тяжелыми свинцовыми пулями. Мамай, похоже, согласился. Когда машины появятся, надо послать конный отряд – разрушить их. В открытом поле от таких пуль нет защиты.

– Знаю. И за это спасибо, князь. Я велю предупредить всех воевод, чтоб следили. Какой награды ты хочешь?

– Ты достаточно наградил меня, государь. Но есть у меня три просьбы.

– Ну-ка?

– Первая: оставить меня в твоем войске. Вторая: дай мне сотню всадников. У меня пока трое татар, мало.

Димитрий улыбнулся:

– А третья?

– Плащ пурпурного цвета. Самому мне его здесь не найти.

– Почему пурпурного? – Глаза Димитрия совсем повеселели.

– Это любимый цвет моей матери. И в этом плаще меня видела Орда на празднике сильных. Пусть увидит теперь в битве.

Димитрий нахмурился.

– Тебе поберечься надобно, князь. И без того много рисковал головой для нашего дела.

– Это моя третья просьба, – твердо повторил Хасан.

– Добро, – Димитрий произнес свое «добро» с откровенным неодобрением: молодо, горячо, упрямо. Ему, тридцатилетнему государю, Васька Тупик и Хасан, которые были моложе всего на пять лет, казались юнцами.