Откашливаясь после выступления, подошел Захир.

— Все сказал. Изатулла этого не простит. Как раздавать муку?

— Пусть выйдут самые уважаемые аксакалы и разделят сами. — Увидев фельдшера, Верховодов спросил: — Скоро закончите?

Хватов передал ручки носилок одному из солдат, подошел:

— Заканчиваем. Женщина просится вместе с детьми, воспитательница или директор которая. Вроде больше здесь у нее никого нет.

— Это очень хорошо, что она едет. Сам с инструкторами — тоже в кузов. Вроде все… Нет, секунду. — Верховодов оглядел борта, подошел к машине Угрюмова, где висел на дверке его бронежилет, снял его, повесил на борт машины, как бы защищая им детей. Приказать сделать это же водителям не мог. Но те точно поняли его и тоже потянулись к своим кабанам, начали ладить «броники» на бортах.

— Думаешь, поможет? — спросил за спиной Соколов.

— Хоть что–то, — отозвался Костя.

— Мне со своих «ореликов» тоже снять?

— Ни в коем случав. О твоих «ореликах–соколиках» здесь никто не должен знать, пусть сидят в «бэтрах» и не высовываются.

— Да нужны мы им, они вон муку хапают и довольны.

— Кому надо, тот и муки хапнет, и нас оценит. Все, по местам. По местам! — подал он команду.

Тронулась разведка, «Урал» Угрюмова с эмгэбэшником. Хлопая бронежилетами по бортам, за ним потянулись другие. Несколько ребятишек побежали было за колонной, но тут же воротились к мешкам с мукой: думать о других хорошо, когда полон свой желудок.

«На повороте, серпантине или у моста, — глядел на разложенную на коленях карту Верховодов. — Если на повороте, то: первое…»

Он пока не знал, что засада ждет его у серпантина. Что первым же выстрелом из гранатомета «духи» прожгут «Урал» Угрюмова, и Петя, стукнувшись лицом о руль, вывалится в открытую дверку и потом, выплевывая вместе с кровью зубы, будет вытаскивать из кабины эмгэбэшника с раздробленными ногами. Тот что–то бессвязно будет шептать на своем языке и, только на миг придя в сознание, произнесет по– русски: «Десант». Заработают пулеметы «бэтров», выискивая себе цели в пещерах, на гребнях высот и в недалекой «зеленке». И в ответ будут тоже лететь пули — по бронетранспортерам, по бронежилетам на кузовах, по мешкам с мукой. И будет ручейками литься на серпантин дороги белая мука как белая кровь, и будет надрываться афганский связист, вызывая самолеты. А сам Верховодов, чисто профессионально отмечая время начала боя, глянет на часы и увидит, что подарок министра разбит вдребезги — так, что прогнулся циферблат, обнажив замершее хитросплетение шестеренок. Время словно остановится, усмехаясь над испытателями судьбы, и старший лейтенант подумает: «Опять не уберег». И найдет секунду–другую времени, чтобы снять и выбросить их, потому что с деревенского детства знал: часы останавливают тогда, когда в доме покойник.

А в нескольких километрах от места боя Гриша Соколов, вынося со своими подчиненными на носилках, одеялах, плащ–палатках детей по еле заметной тропинке, соединяющей две трассы, услышав гул боя, остановится. И за ним станет, замрет вся цепочка. Первой поймет смысл происходящего воспитательница. Она вдруг подбежит к лейтенанту, упадет перед ним на колени и начнет целовать его пыльные, сбитые, зашнурованные проволокой вместо шнурков ботинки. И заплачут, испугавшись, дети, и санинструкторы будут прятать друг от друга взгляды. Потом «соколики» возьмут удобнее свою ношу и лейтенант быстро, как можно быстрее поведет цепочку подальше от боя, от «ниточки», которую они должны были защищать.

Но только кто ж знает свое будущее? И «ниточка» пока еще спокойно вытягивалась на дорогу, и Верховодов смотрел то на карту, то на спидометр, то на свои еще не разбитые «Командирские»…

Лучший талисман на войне для солдата — автомат. Брелоки, колечки, фотографии — они, конечно, греют душу, но тело для этой души спасает все же оружие.

Рокотов бежал, не сводя глаз с мятежников, устраивающих на спинах ящики. Один из «духов», то ли что услышав, то ли почувствовав на себе взгляд, а может, просто поудобнее устраивая на плечах груз, повернул голову и, увидев бегущих на него пленников, замер. Несколько мгновений ему потребовалось, чтобы понять опасность, но этих же мгновений хватило Рокотову вскинуть автомат и дать длинную очередь.

Две фигурки, согнутые под грузом оружия, от него же и упали. Заряжая винтовку, на выстрелы выбежал душман из пещеры, и следующая очередь досталась ему, отбросив его назад, в темноту склада.

Асламбек и Заявка были уже в машине.

— Ну, давай! — Сержант сам сбил ручку тормоза вниз. Машина плавно, медленно, словно чувствуя в себе чужаков, начала катиться под гору.

— Запрыгивай! — крикнул Олегу прапорщик, открыв огонь по выбегавшим из мазанок, из–под навесов «духам».

Сапер ухватился за борт, подпрыгнул — и тут же, получив удар ногой, упал обратно. Душман, подававший из кузова ящики, прыгнул на Рокотова, но прапорщик все же успел повести автоматом в его сторону в увидеть, как упруго сжатое в прыжок тело обмякает, раскрывается прямо в воздухе. Единственное, что не успел Рокотов, это отскочить в сторону, и тело «духа», нацеленное на прыжок, ударило по нему, сбило, как и Олега, с ног.

Баранчиков, уже подхватившись, бросился на помощь, но, увидев, что машина набирает скорость, в два прыжка оказался около нее, ухватился за борт, пытаясь удержать, пока не выберется из–под «духа» прапорщик.

И тут ударили пулеметы. То ли Баранчиков отвык от свиста пуль над головой, то ли сработал инстинкт сжаться, сделаться меньше, но он разжал руки, присел, обхватив голову.

Следующая очередь прошла по лобовому стеклу кабины. Иван успел пригнуться, Асламбеку помешал это сделать руль, и он лишь подался в сторону. Но этого все равно уже не хватило. Пули вошли ему в плечо и руку, словно бритвой, срезали пол–уха. Теряя силы, Асламбек через нетреснувший кусочек стекла увидел пламя над радиатором, за ним, за пламенем, — часовых у ворот, стреляющих по нему в упор. Затем пламя пригнуло порывом ветра, и он различил выбегающих из дома главаря и Хромоножку.

— Тормози! — орал рядом Заявка. — Прыгай!

Скорее всего, он приказал это себе, потому что выбил плечом дверь и выпрыгнул из горящей машины. Асламбек тоже пытался открыть дверцу, но то ли сил уже не хватило, то ли дверь заклинило, и последнее, что он увидел, — это надвигающийся на него дом главаря. Можно было еще отвернуть от него, направить машину на ворота, но Асламбек вцепился в руль и то ли прикрыл глаза, то ли потерял сознание.

Взрыв был не сильный, но дом мгновенно занялся пламенем. Изатулла в отчаянии выстрелил несколько раз из пистолета в обломки горящей машины. Отвернувшись, увидел подведенного к нему сержанта и ударом ноги в живот выбил Заявку из рук державших его охранников. И тут же упал, укрываясь сам — пули прилетели со стороны склада, его склада, его реальной силы.

— Заявку не задень! — крикнул Олегу Рокотов, набрасывая из ящиков, банок, мешков что–то вроде баррикады. — И патроны береги.

Олег прекратил стрельбу, и, если не считать недовольно бубнившего в ущелье эха, наступила тишина.

— Подежурь, я посмотрю, что мы здесь имеем, — сказал Рокотов и побежал между стеллажами к керосиновой лампе, горевшей в глубине пещеры. Вернулся почти сразу, волоча за собой ящик с «лимонками».

— О, теперь живем, — загорелся глаз сапера. — Еще не оверкиль, Володя.

— А что такое оверкиль? — Рокотов, торопясь, поглядывая на площадь, вставлял и закручивал запалы, укладывая готовые гранаты вдоль всей баррикады.

— Это когда лодка переворачивается с людьми на крутой волне. Каюк по–вашему, сухопутному. Там еще такие ящички есть?