учесть, что дерево здесь ценнее серебра и, как хлеб, продается на весах на килограммы. Но какой бы умник подсказал иной выход? Слева — пропасть, справа — скала. Неужели и в самом деле о нашем присутствии в Афгане будут судить только по фактам, без учета обстоятельств?

— Всю проволоку, что есть, — сюда, — приказал оставшемуся опять не у дел Карину.

Юрка метнулся к бронетранспортерам, а Верховодов взялся плотное прикатывать бревна друг к другу. «На малой скорости, тихонечко, и переедем», — убеждал он себя.

Карин приволок, сбросил с плеча моток проволоки, без команды начал разматывать ее. Свободным концом старший лейтенант начал стягивать бревна. Подоспели с монтировками Семен и Угрюмов, некоторое время бестолково крутились рядом, по вскоре наловчились затягивать скрутки командира.

С выступа, без бушлата и шапки, скатился Гриша Соколов:

— Что помочь?

— «Услышав лай караульной собаки, немедленно доложить об этом дежурному по караулам», — зачитал по памяти самый нелепый пункт из обязанностей часового Верховодов.

— Есть, понял, — без обиды пробасил лейтенант и полез обратно в гору к своим «ореликам– соколикам».

Сколько судьба отпустила им времена, никто из «ниточки», конечно, точно не знал. Чувствовали — мало. И Верховодову, тоже сбросившему бушлат и шапку, слазившему на коленях весь оставшийся после обвала пятачок, не было нужды даже поднимать голову, чтобы поторапливать ребят. Наоборот: среди задыхающихся, храпящих афганцев, подававших наверх тяжелые бревна, появились водители с «Уралов», и работа пошла быстрее.

Плот не плот, настил не настил — но связка получилась на вид прочной. Один край ее как раз заменял обрушенное полотно, и Верховодов, одновременно разминая затекшие спину и ноги, прошелся по бревнам. Его решения ждали застывшие внизу с пилами афганцы, продолжавшие выискивать удобные места для боя «соколики», сгрудившиеся за броней первого «бэтра» водителя.

«Бэтр» пройдет, он как сороканожка, а «Урал»…» — Костя вздохнул и махнул выглядывавшему из люка механику–водителю БТР; пошел.

Тот поправил шлем, потом снял его, бросил водителям «колес». Аккуратно добавил обороты машине, включил скорость, начал осторожно подбираться к настилу. Костя стоял посреди дороги, лицом к водителю и жестами управлял — правее, левее.

— Давай, давай, хорошо, давай, — звал он к себе механика–водителя.

Тот не спускал глаз с его рук, боясь пропустить малейшее движение, Он не мог видеть, что творится под колесами его «бэтра», в каких сантиметрах или миллиметрах проплывают по бокам окала и пропасть — это отражалось в руках старшего лейтенанта.

А бревна подрагивали, прокручивались, и Верховодов окончательно убедился, что первый же «Урал» разметет их, и никакая проволока не удержит связку. А «бэтр» уже нельзя останавливать, он должен двигаться, чтобы не упасть.

— Давай, давай, хорошо, молодец, — «рулил» Костя механиком–водителем.

Из–под его ног исчез бревенчатый настил, началась нормальная дорога, но Костя даже не позволил себе глянуть вниз. На дорогу вышел он, а не бронетранспортер, а главное, чтобы не заторопился, чтобы все так же ровненько и спокойно вел машину механик, чтобы он не задергался и не наделал глупостей.

Нет, не выдержал. Только передние колеса коснулись земли, он дал полный газ, вырывая БТР из бревенчатой шаткости. Бревна сзади машины вздыбились, несколько штук соскользнули вниз, но бронетранспортер уже стоял на дороге. Механик–водитель уперся лбом в железный обод люка, и Верховодов, подойдя то ли поздравить, то ли поблагодарить солдата, увидел только его стриженый затылок. Тем не менее хлопнул ладонью по пыльной и холодной броне:

— Молодец! Пять баллов.

Сразу же отошел, чтобы не видеть глаза солдата. Если матери хотят знать, как становятся мужчинами их мальчики, при этом надрывая сердце и нервы, спросите у командиров.

С бревнами уже возились водители «колес». Собирали, связывали, подгоняли, но уже не видел в их действиях старший лейтенант того отчаянного азарта перебороть судьбу, что раньше. Водители готовы были испытывать судьбу, а не перебарывать ее, потому что поняли, тоже поняли: «Уралам» здесь не пройти. Не пройти до тех пор, пока намертво с остатком полотна не схватятся бревна. Нужен цемент или асфальт, на крайний случай…

— А может, землей засы… — не успел начать Юрка Карин, как Верховодов, подумав об этом же секундой позже, стукнул себя ладонью по лбу.

— Всем взять плащ–палатки и одеяла. Носить землю.

Хорошо, наверное, носить землю где–нибудь в Воронежской или Брянской областях. Взял лопату — и накладывай, и носи куда надо и сколько надо.

«Здесь же скребли, сгребали руками, ногами, малыми саперными лопатками каменную крошку, пыль, доставали и носили грунт обвалившейся дороги. Все это сыпали меж бревен, и Верховодов, лично разгребая приносимое добро, видел, как опять меняются лица его водителей.

— Еще чуток, братва, и мы здесь сделаем международную трассу, — подыгрывал он общему настрою.

Семен Горовойх что–то крикнул в ответ, солдаты рассмеялись, и хотя Костя ничего не расслышал, тоже улыбнулся. Худо–бедно, но настил постепенно засыпался, и старший лейтенант уже прикидывал, как пойдет «ниточка». Мозг как бы опять разделился на две части: одна занималась дорогой, вторая — опять же в готовности, опять застыла в ожидании выстрелов. Кто успеет раньше: они или «духи»? Кто?..

Если о солдатском мужании матерям могут рассказать их командиры, то о нервах и переживаниях офицеров можно только предполагать и догадываться…

— Братцы, только не газовать и не дергаться, — чувствуя, что водителей больше всех вместе не собрать, дал последний инструктаж Верховодов.

Он направился к первой машине, у кабины которой уже замерли Угрюмов и Карин.

— Еду я, — отстранил их от дверцы старший лейтенант. — Петя, отгони подальше «бэтр», — показал Угрюмову на БТР рааведки, все еще стоящий на съезде с пастила. — Юра, ты порулишь мне, добро?

Рассказывается в сказке, что принцесса чувствовала горошину под множеством матрацев. Но так, как Костя чувствовал каждую неровность настила, ему бы та горошина булыжником показалась. Бревна дышали как живые. Но дышали, а не раскатывались, как до этого. И если только Юрка Карин не обманывает, — если его руки, зовущие к себе, не обманывают, как до этого обманывал и успокаивал он сам механика–водителя БТР, то вроде все нормально. Как вовремя ты, Юрка, сообразил о земельной подушке. Проще простого, но ведь надо додуматься… Все, Юрка на дороге, теперь тем более не спешить, вывести голубушку спокойно и чинно… Все!

Захотелось остановить «Урал», уткнуться лбом в руль — несколько минут назад водитель «бэтра» так и сделал, но Костя пересилил свое желание, погнал «Урал» к бронетранспортеру, освобождая место для других машин. Навстречу, махая зажатой в руке шапкой, бежал Угрюмов. Сначала Верховодов подумал, что он просит освободить ему место в кабине, но солдат, его угрюмый Угрюмов улыбался, и старший лейтенант высунулся в окошко.

— Кишлак, товарищ старший лейтенант! — крикнул Петя. — Кишлак виден. Дошли.

И тогда, остановив машину, Костя уперся лбом в сложенные на баранке руки.

— Дошли, дошли, — повторял Угрюмов. Уж если он не скрывал своей радости, то и себе старший лейтенант позволил повторить вслух:

— Дошли!

Кишлак оказался довольно большим. Ему было тесно в оставленном природой пространстве между двух горных хребтов, несколько десятков домов уже полезли по склонам вверх и издали казались ласточкиными гнездами. Во многих местах над крышами поднимались тонкие синие дымки, и уже по этому можно было определить: раз есть чем топить кухни днем, значит, есть что готовить, и вывод прост — кишлак достаточно богатый.

— Что, Петро, улыбаешься? — сам улыбаясь не меньше родителя, обнял за плечи Угрюмова старший лейтенант. — Или ханум каткую уже видел за дувалом?

Хорошо, когда командиру можно обнять своею солдата, хорошо, когда одинаковое настроение, хорошо,