— Как же он попадает в Мексику?

— Мы его не производим, зато производит Израиль. И продает мексиканской армии.

Приблизительное представление, что это за материал, сформировалось в моей голове, словно фотография в лоточке с проявителем. И эта картинка меня испугала. Да, это вам не вещество, которое используют при показательном сносе старых казино в Вегасе специально для телекамер, и не то, чем взрывают горные склоны при добыче угля.

— Это вещество предназначено для того, чтобы убивать, да? Например, того, кто заходит в дверь? — спросила я.

Гаррисон кивнул.

— Или для изготовления автомобильных бомб, — спокойно добавил он.

Но Суини в получившуюся картину не вписывался.

— Но зачем использовать его для убийства такой мелкой сошки, как Суини?

У Гаррисона стал взгляд, как у профессора физики Калифорнийского университета.

— А вот тут и начинается самое интересное.

— Что именно? — спросила я.

— Он пытался замаскировать пластид порохом, чтобы скрыть факт его использования. И этому есть только одно логическое объяснение.

Картинка стала совершенно четкой. И нарисовать ее мог только коп. Меня затошнило.

— Он собирается использовать его еще раз.

— Да, вполне резонное предположение.

От его слов в комнате образовалась дыра, очень быстро заполнившаяся неловким молчанием. Примерно такое же чувство возникло у меня, когда отец Лэйси сообщил о своем страшном диагнозе. Будущее, о котором вы ничего не хотели знать, лежало прямо перед вами, и просто отвернуться от ужасной новости не получится. Нам с Лэйси предстояло смотреть, как он умирает, и мы ничего не могли сделать.

— Хочешь, чтобы я позвонил в Бюро?[7] — спросил Гаррисон.

Меньше всего мне хотелось, чтобы нас атаковали федеральные агенты и взяли расследование на себя. Они похожи на консервативного папу и считают, что дела делаются одним-единственным способом.

— Сообщи им, только очень осторожно.

— Разумеется.

Гаррисон пошел к двери.

— Если я правильно понимаю, единственное доказательство использования этого вещества — отсутствие следов других веществ.

— Ну, доказательство от противного — общепринятая методика.

— Не при расследовании убийств.

На его лице промелькнула тень улыбки.

— Звоните, — сказал Гаррисон и вышел.

Я уставилась на телефон, мысленно рисуя ту мрачную реальность, которая только что обрушилась на меня. А потом позвонила в школу Лэйси. Невеселая секретарша, у которой и так слишком много работы, чтобы отвечать еще на звонки, сняла трубку:

— Школа Маршалла.

— Это лейтенант Делилло, полиция Пасадены. Я мать Лэйси Делилло. Мне хотелось бы поговорить с директором Парксом.

Я всегда прихожу к выводу, что при любом контакте с бюрократической системой, пусть даже на самом нижнем ее уровне, сообщение, что я — коп, помогает легче достучаться до следующего уровня. Так что я провисела на телефоне, слушая гимн школы, не дольше двух первых строк.

— Миссис Делилло. Это Паркс. Я вас слушаю.

Паркс из тех директоров, кто терпеть не может детей, так что он дезертирует при первой же возможности. Те, кто не может учить детей, преподают физкультуру, а те, кто не может преподавать даже физкультуру, становятся директорами. Паркс недалекий человек, чьи интересы ограничиваются циферками в бюджете, а не умами и душами детей. Если на то пошло, то я думаю, что он считает учеников своими врагами.

— Это лейтенант Делилло, мистер Паркс, — сказала я, чтобы напомнить ему, у кого из нас пистолет. — Как я понимаю, вы отправили мою дочь домой.

— Да. Но надеюсь, мы сможем обо всем поговорить сегодня днем.

— Почему вы отстранили ее от занятий?

— Я надеялся, что мы сможем поговорить обо всем сегодня в моем кабинете.

— Сможем, но пока что мне хотелось бы получить ответ, — сказала я.

— Разумеется. Учитывая ее недавнее поведение, которое, хотел бы отметить, явилось большим разочарованием для всех учеников и преподавателей… — Фраза так и осталась висеть неоконченной, словно он пытался добиться от меня какой-то реакции.

— Я горжусь ею, — заявила я и сама себе удивилась.

— Ну… Ее присутствие отвлекало других учащихся, но мы не поэтому отправили ее домой…

Лэйси права, он просто козел, ревнитель строгой дисциплины, пытающийся скрыть собственную агрессию и наслаждающийся своей властью над детьми и родителями. Я знавала копов, похожих на него, они представляли настоящую угрозу для тех несчастных, которым не повезло прочувствовать на собственной шкуре их власть. Но фактически вся власть Паркса ограничивалась тем, что он пытался ломать детские души, но в отличие от копов ограничивался только моральным воздействием, а не физическим. Хотя в данный момент я не знала, что хуже.

— Так почему же вы отправили ее домой? — нетерпеливо спросила я.

— Потому что я больше не мог гарантировать ее безопасность, — беспечно прочирикал он, словно речь шла о новых костюмах группы поддержки.

Я буквально услышала, как заскрипела зубами, а лицо полыхало от злости. В голове эхом отдавались безликие голоса, говорившие по радио такие вещи о Лэйси, которые мать не должна слышать о своем ребенке.

— Ее безопасность?

— Да.

— Моей дочери угрожали?

— Думаю, да.

— Так вы думаете или вы знаете?

— Да, ей угрожали.

— Сами учащиеся или кто-то еще?

— Я не знаю… Вот поэтому мы подумали, что…

— Ах, вы подумали? — Мне хотелось схватить ублюдка за горло. — Моей дочери угрожают, а вы позволили ей покинуть школу, где она находится в безопасности, не поговорив сначала со мной!

— Наша политика направлена на обеспечение безопасности всего контингента учащихся…

— Да пошли вы к черту с вашей политикой!

— Но-но, минуточку.

Я услышала дрожь в его голосе. Думаю, давненько с ним никто не разговаривал таким тоном.

— Вы сообщили в школьную полицию?[8]

— Да.

— До или после того, как моя дочь покинула здание школы?

На том конце провода повисла долгая пауза. Думаю, он уже размышлял, чем бы прикрыть свою задницу.

— До или после? — потребовала я.

— После.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Но Паркс снова открыл рот и положил конец моим усилиям.