Мистер Грейвз набил трубку и одарил Чарлза долгим мягким и вопросительным взглядом. Было ему под тридцать, и он носил твидовый пиджак со старым галстуком Регбийной лиги.[113] Он появился в Спирпойнте, когда Чарлз был на первом семестре, и встретились они лишь однажды, да и то как-то мельком, вскользь. Тогда ослепленного новизной Чарлза растрогали его приветливость и теплота. А потом мистера Грейвза призвали в армию, и вот теперь он вернулся, в прошлом семестре, и был назначен старшим наставником отделения. За время его отсутствия Чарлз стал куда более уверенным в себе и не нуждался в проявлениях покровительства или теплоты со стороны преподавателей. Он испытывал лишь одну привязанность — к Фрэнку, которого и сменил мистер Грейвз. Казалось, призрак Фрэнка заполнил собой всю эту комнату. Вместо снимков футбольных команд Фрэнка Грейвз украсил стены копиями с гравюр Медичи. Томик «Поэзия Георгианской эпохи» в шкафу был его, не Фрэнка. Место герба колледжа заняла на каминной доске коробочка с табаком.
— Итак, Чарлз Райдер, — начал мистер Грейвз, — я вам, похоже, не по нраву?
— Сэр?..
Тут Грейвз вдруг вспылил:
— Если собираешься и дальше сидеть как каменное изваяние, я тебе не помощник.
Но Чарлз промолчал.
— У меня есть друг, — начал мистер Грейвз, — иллюстратор. Вот я и подумал: может, ты хочешь, чтоб я показал ему твою работу? Ну, ту, что ты посылал в прошлом семестре на художественный конкурс.
— К сожалению, я оставил ее дома, сэр.
— Ну а во время каникул рисовал?
— Всего одна или две работы, сэр.
— Никогда не пробовал писать с натуры?
— Ни разу, сэр.
— Слишком уж ты замкнут и неамбициозен для мальчика своего возраста. Впрочем, это твое дело.
— Да, сэр.
— С таким парнем, как ты, трудно разговаривать, верно, Чарли?
— Ну, это как кому. Фрэнку не было трудно. — Чарлзу хотелось добавить: «Да я мог часами разговаривать с Фрэнком», — однако вместо этого он сказал: — Пожалуй что так, сэр.
— Ну а вот мне хочется поговорить с тобой по душам. Складывается впечатление, что в этом семестре с тобой не все благополучно, и это понятно: весь год ты пребывал в довольно трудном положении. Обычно в конце последнего семестра уходят семь-восемь человек, но поскольку война скоро закончится, они останутся еще на один год, чтоб лучше подготовиться к университету, — рассчитывают получить стипендию и все такое прочее. И вот теперь у нас ушел только Сагдон, а потому образовалась всего одна вакансия. А это, в свою очередь, означает, что и в совете всего одна вакансия, и, судя по всему, ты на нее рассчитывал.
— Нет, сэр. В классе меня обошли двое учеников.
— Но не О’Мэлли, верно? Не знаю, удастся ли мне объяснить, почему я отдал предпочтение ему, а не тебе. Ты во многих смыслах был более подходящей кандидатурой. Но суть в том, что некоторым
— Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр.
— Сердитый маленький дьяволенок, вот кто ты есть!
— Сэр?..
— Ладно, иди. Нет смысла тратить на тебя время.
— Спасибо, сэр.
Чарлз поднялся.
— Я заказал — и скоро получу — маленький ручной печатный станок, — заметил мистер Грейвз. — Думаю, он тебя заинтересует.
Станок действительно страшно интересовал Чарлза и занимал одно из главных мест в его мечтах, причем везде — в церкви, в школе, в постели: словом, в редкие минуты абстрагирования от неприятной действительности. Пока другие мечтали о гоночных автомобилях, охоте и скоростных моторках, Чарлз часто и подолгу думал о создании собственной печатной продукции. Но какие образы встают у него перед глазами, ни за что не признался бы мистеру Грейвзу.
— Думаю, что изобретение миниатюрного переносного станка — самая настоящая катастрофа, сэр. Каллиграфия сильно пострадает.
— А ты, однако, тот еще гусь, Чарлз, — заметил мистер Грейвз. — И знаешь, меня от тебя просто тошнит. Ступай. И позови ко мне Уитли. И еще. Постарайся впредь не слишком разочаровывать меня. Только зря потратили время.
Вторая пара уже началась, когда Чарлз вошел в классную комнату; доложился дежурному, послал Уитли к мистеру Грейвзу и, усевшись над учебником Хасселя, с полчаса предавался мечтам. Он грезил высокими фолиантами, широкими полями страниц, отформованными листами плотной бумаги с обрезом, витиевато изукрашенными заглавными буквами, рубриками и колонками своего печатного текста. На третьей паре можно было «читать»; Чарлз читал «Силу духа» Хью Уолпола.[114]
Уитли возвратился, только когда звонок возвестил о конце занятий на этот день.
Тэмплин приветствовал его словами:
— Не повезло тебе, Уитли. Сколько получил? Он пожадничал, верно?
Чарлз тоже не удержался:
— Что-то долго шла эта ваша болтовня. Не понимаю, о чем вообще с ним можно столько говорить?
— Это был конфиденциальный разговор, — мрачно ответил Уитли.
— О, извини.
— Нет, как-нибудь я расскажу вам, если обещаете хранить молчание. — Вместе они поднялись по башенной лесенке в дортуар. — Эй, а вы заметили? Ну, что в этом семестре Эпторп оказался в Верхней приемной? Слыхали когда-нибудь, чтоб младший воспитатель занимал другое место, кроме как в Нижней? Интересно, как он этого добился?
— Да и зачем это ему вообще?
— Да затем, невинная ты душа, что Уикхем-Блейка перевели в Верхнюю приемную.
— Что ж, Грейвз проявил такт.
— Знаешь, иногда мне кажется, что мы, пожалуй, недооценили Грейвза.
— Вроде бы в столовой ты так не думал.
— Да. Но потом поразмыслил хорошенько и…
— Так ты считаешь, он к тебе подмазывается?
— Ну, не знаю. Единственное, что могу сказать, он старается вести себя прилично. Да он вообще человек вполне пристойный. Выяснилось, что у нас много общих знакомых, общались с ними на каникулах. И охотничьи угодья у нас рядом. И он там был.
— Ничего особенно пристойного в том не нахожу.
— Ну, все же это как-то связывает людей. И еще он объяснил, почему назначил О’Мэлли в совет. Он, знаете ли, человек с характером.
— Кто, О’Мэлли?
— Да нет, Грейвз. Сказал, что лишь по этой причине стал школьным учителем.
— А мне сдается, он стал учителем потому, что типичный слабак.
— Ничего подобного. Между прочим, он собирается в дипломатическую школу, как и я.
— Думаю, провалится уже на собеседовании. Жутко трудный экзамен. Ему не по зубам.
