который первый раз пишет матери, зная, как она волнуется, мог бы сказать что-нибудь получше, чем «глюкоза Д».

— Может быть, он действительно голоден.

— Пусть даже так, но должен же он считаться с чувствами матери. Вы прочитали ее письмо?

— Да.

— Я убежден, что у нее совершенно неправильное представление. Мой зять в палате общин и, конечно, нахватался там довольно странных идей.

— Да нет же, об этом говорили по радио.

— Радио! — воскликнул мистер Краучбек полным горечи тоном. — Радио! Вот такие вещи оно и распространяет. По-моему, это совершенно ошибочная идея. Почему мы не можем послать, что хотим, тем, кого любим, — пусть даже «глюкозу Д»?

— Я думаю, в военное время вполне справедливо делить все поровну.

— С какой стати? В военное время делить все поровну надо меньше, чем когда бы то ни было. Вы же сами сказали, что мальчик действительно может быть голоден. Если он хочет «глюкозу Д», почему я не могу ее послать? Почему мой зять не может прибегнуть к помощи-иностранцев? В Швейцарии живет человек, который из года в год гостил у нас в Бруме. Я знаю, что он с радостью помог бы Тони. Почему же он не имеет права? Не понимаю.

Миссис Тиккеридж видела перед собой сбитого с толку доброго старичка, серьезно глядевшего на нее и добивавшегося ответа, которого она не могла дать. Он продолжал:

— В конце концов; всякий подарок означает, что вы хотите, чтобы кто-то имел что-то, чего не имеет другой. Пусть это будет хотя бы кувшинчик для сливок на свадьбу. Я нисколько не удивлюсь, если правительство сделает следующий шаг и запретит нам молиться за людей. — Мистер Краучбек с грустью подумал о такой возможности и добавил: — Я не хочу сказать, что кому-то действительно нужен кувшинчик для сливок, но Тони, очевидно, нуждается в том, что просит. Это несправедливо. Я не такой знаток, чтобы объяснить, в чем тут дело, но знаю, что все это несправедливо.

Миссис Тиккеридж молча штопала жакет Дженифер. Она и сама не могла бы объяснить, в чем тут дело. Вскоре мистер Краучбек снова заговорил, стараясь распутать клубок своих сомнений.

— А что такое «Бриско»?

— «Бриско»?

— А «Юмкранч»? В данный момент эти вещи находятся в моей комнате, и я не имею ни малейшего представления, что с ними делать. Они из Америки.

— Знаю, о чем вы говорите. Я как-то видела рекламу в одном журнале. «Юмкранч» — это то, что они едят на завтрак вместо каши.

— А для Феликса это годится? Он не взорвется?

— Ему понравится. А другое — это то, что они используют вместо лярда.

— Пожалуй, слишком жирно для собаки.

— Пожалуй. Думаю, что миссис Катберт будет очень благодарна, если вы отдадите это ей на кухню.

— Нет ничего, чего бы вы не знали.

— Кроме этого снадобья Трампера, как бишь его?

Вскоре мистер Краучбек попрощался, взял Феликса и выпустил его в темноту. Захватив банку «Бриско», он отнес ее хозяйке отеля в ее личную гостиную.

— Миссис Катберт, мне вот прислали это из Америки. Это лярд. Миссис Тиккеридж полагает, что он может пригодиться вам на кухне.

Она взяла банку и смущенно поблагодарила.

— Мистер Катберт хотел с вами поговорить о чем-то.

— Я к его услугам.

— Становится так трудно жить, — сказала миссис Катберт. — Сейчас я его позову.

Мистер Краучбек остался ждать в личной гостиной. Вскоре миссис Катберт вернулась одна.

— Он говорит, чтобы я сама поговорила с вами. Не знаю, с чего начать. Все эта война, и постановления, и офицер, который сегодня приходил. Он — начальник квартирьеров. Вы, конечно, понимаете, что это не относится лично к вам, мистер Краучбек. Мы всегда, как могли, старались вам угодить, делали для вас всякие исключения, не брали плату за питание собаки, не возражали, что вам присылают вино. Некоторые постояльцы не раз упрекали нас за то, что мы оказываем вам особое предпочтение.

— Я никогда не жаловался, — согласился мистер Краучбек. — Знаю, что вы делаете все, что можете, при данных обстоятельствах.

— Вот именно, при данных обстоятельствах.

— Я догадываюсь, что вы хотите мне сказать, миссис Катберт. Не надо слов. Если вы боитесь, что я покину вас теперь, когда вы переживаете трудное время, можете быть совершенно спокойны. Я знаю, что вы оба делаете все, что можете, и искренне вам благодарен.

— Спасибо, сэр. Дело не совсем в этом… Пусть лучше мистер Катберт сам поговорит с вами.

— Он может зайти ко мне в любое время. Только не теперь. Я сейчас буду укладывать Феликса спать. Спокойной ночи, надеюсь, эта банка пригодится вам.

— Спокойной ночи и спасибо вам, сэр.

На лестнице ему встретилась мисс Вейвесаур.

— О, мистер Краучбек. Я видела, как вы прошли в их личную гостиную. Все в порядке?

— Да, думаю, что так. Я отнес миссис Катберт банку лярда.

— И они ничего не говорили о том, что я вам рассказала?

— Катберты, кажется, озабочены ухудшением обслуживания. Думаю, мне удалось их успокоить. Трудное время для них, да и для всех нас. Спокойной ночи, мисс Вейвесаур.

Тем временем разговоры в «Беллами» неудержимо распространялись и дошли до верхов. В то самое утро некая важная персона, лежа в мягкой постели в глубоком убежище, проявляла кипучую деятельность, распределяя с помощью коротких записок задания на текущий день в сражающейся империи.

А через двадцать четыре часа, почти минута в минуту, когда класс мистера Краучбека начал разбор забытого отрывка из Ливия, из той же горы подушек вышел указ:

Грозную записку немедленно передали телефоны и телетайпы. Большие люди звонили менее значительным, а те передавали людям совсем незначительным. Где-то на низшей ступеньке служебной лестницы в текст было включено и имя Гая, ибо Ритчи-Хук, лежа в палате Миллбэнкского госпиталя, не забыл соучастника своего проступка. Бумаги с пометкой: «Для немедленного исполнения» — переходили сверху вниз, из корзин для входящих в корзины для исходящих, пока наконец не спустились до уровня моря — к начальнику штаба алебардийского казарменного городка.

— Старшина, у нас есть адрес местонахождения мистера Краучбека в отпуске?

— Мэтчет, отель «Морской берег», сэр.

— Тогда заготовьте ему предписание о явке в штаб особо опасных операций.

— А можно ли сообщить ему адрес, сэр?

— Нельзя. Это совершенно секретно.

— Так точно, сэр.

Через десять минут начальник штаба спохватился:

— Старшина, но, ведь если мы не дадим ему адреса, как он узнает, куда явиться?