только явные гомосексуалисты носили цветные – но одеяния были разные, в зависимости от положения. Майлз носил сшитое на заказ. Он принадлежал к привилегированному классу.

Он был создан Государством.

Он не богобоязненный викторианский чистюля-джентльмен, не совершенный человек Возрождения, не скромный рыцарь, не покорный язычник, даже не благородный дикарь. Весь этот ряд примеров прошлого был всего лишь прелюдией Майлза. Он был Современным Человеком.

Его история, как это видно из перфолент картотек в бесчисленных Государственных отделах, была типичной, как и тысячи других. До его рождения политики сумели довести его родителей до нищеты; от горькой нужды те бросились в самые доступные и примитивные развлечения бедноты, а потом, между двумя войнами, выплеснулась цепная реакция разводов, которая разбросала их и их собратьев по всему Свободному Миру. Тетушка, к которой поместили Майлза, работала на фабрике и вскоре умерла от переутомления на конвейере. Ребенка отдали в Приют.

С той поры на него были затрачены огромные суммы, которых пятьдесят лет назад хватило бы, чтобы обучить целую толпу мальчиков в Винчестере и Нью-Колледже и устроить на хорошую работу. В залах, украшенных репродукциями Пикассо и Леже, он зевал на длинных уроках Творческой Игры. У него всегда были необходимые кубометры воздуха. Диета была сбалансированной, и каждую первую пятницу месяца он подвергался психоанализу. Каждая деталь его юности регистрировалась, записывалась на микрофильм и хранилась, пока он в соответствующем возрасте не был передан в Военно-Воздушные Силы.

На базе, куда его определили, самолетов не было. Это было учреждение, готовившее инструкторов, готовивших инструкторов, готовивших инструкторов Личного Отдыха.

Несколько недель он присматривал за посудомоечной машиной и делал это, как свидетельствовал его адвокат на суде, в исключительной манере. Сама работа была не ахти какой, но это обычное начало. Питомцы Приютов составляли костяк Вооруженных Сил, обособленную касту, объединявшую в себе грозные качества янычар и юнкеров. Майлза быстро повысили. Мытье посуды было только началом. Адъютант, тоже сирота, свидетельствовал, что сам он и посуду мыл, и офицерское белье стирал, прежде чем достиг своего нынешнего положения.

Военно-Полевые Суды отменили несколько лет назад. Вооруженные Силы передавали своих нарушителей гражданским властям. Майлз угодил к квартальной сессии. С самого начала было ясно, что когда Поджог, Умышленное Вредительство, Убийство, Предосудительное Поведение и Измену исключили из Обвинительного Заключения, и все сводилось к простому обвинению в Антисоциальной Деятельности, симпатии Суда были на стороне обвиняемого.

Психолог базы высказал мнение, что элемент поджигательства неотделим от юности. А при его сдерживании могли появиться болезненные неврозы. Сам он считал, что обвиняемый совершил абсолютно нормальный акт и, более того, совершая его, продемонстрировал более чем нормальный интеллект.

На этом месте некоторые вдовы, матери и сироты сгоревших летчиков завопили со зрительской галереи, но им резко напомнили, что тут Суд Государства Благоденствия, а не собрание Союза Домохозяек.

Дело превратилось в панегирик обвиняемому. Попытка обвинения подчеркнуть объем ущерба была пресечена Судьей.

– Присяжные, – сказал он, – вычеркнут из своей памяти эти сентиментальные детали, которые были совершенно неуместно приведены.

– Для вас, может и деталь, – раздался голос на галерее, – а мне он был хорошим мужем.

– Арестуйте эту женщину, – приказал Судья.

Порядок восстановили, и восхваления продолжились.

Наконец, Судья подвел итог. Он напомнил присяжным, что первым из принципов Нового Права был тот, что никто не может нести ответственным за последствия своих действий. Присяжные должны вычеркнуть из своей памяти то соображение, что погибло много ценного имущества и много ценных жизней, и что дело Личного Отдыха серьезно застопорилось. Им оставалось только решить, в самом ли деле обвиняемый рассовал горючий материал в разные заранее выбранные места Учреждения и поджег его, если он сделал это, а свидетельства это подтверждают, он нарушил Установленные Правила этого Учреждения, а посему подлежал соответствующему наказанию.

Жюри вынесло вердикт «виновен», добавив к нему прошение о помиловании тех задержанных лиц, которых при заслушивании обвинили в неуважении к Суду. Судья объявил присяжным выговор за самонадеянность и дерзость по поводу задержанных, обвиняемых в неуважении, и приговорил Майлза к проживанию в Замке Маунтджой (родовое поместье увечного ветерана II Мировой войны, которое превратили в тюрьму, когда того отправили в Дом Престарелых).

Государство было избаловано удовольствиями. Почти два года Майлз вкушал его изысканные блага. К нему применялось любое приятное лечебное средство, и как сейчас заявляют, успешно. Потом ему нанесли неожиданный удар; он дремал под тутовым деревом, когда к нему подошел Заместитель Главного Воспитателя со своим Помощником и сказал ему тупо и грубо, что он реабилитировался.

И в эту последнюю ночь он знал, что завтра проснется в жестоком мире. Тем не менее он спал и спокойно проснулся, чтобы в последний раз ощутить знакомый запах китайского чая на столике, тонкого бутерброда, увидеть шторы над порогом, залитый солнцем кухонный двор и часы на конюшне, еле видные за резными медно-красными листьями вяза.

Он позавтракал поздно и в одиночестве. Все остальные уже принялись за первые в этот день песни общины. Вскоре его позвали в Кабинет Воспитателей

С того дня, когда к Майлзу и другим новичкам, только что прибывшим в Маунтджой, Главный Воспитатель рассказал о Целях и Достижениях Новой Пенологии, они видели его редко. Главный Воспитатель почти всегда уезжал на разные пенологические конференции.

Раньше Кабинет Воспитателей был комнатой экономки; теперь из нее выбросили весь плюш и патриотические картинки, а взамен заполнили стандартным гражданским оборудованием класса «А».

Она была полна народу.

– Это Майлз Пластик, – сказал Главный Воспитатель. – Садись, Майлз. По присутствию наших гостей ты можешь догадываться, какое сегодня великое событие.

Садясь на стул, Майлз увидел что рядом с Главным Воспитателем сидят двое пожилых мужчин, в которых он, благодаря телеэкрану, признал выдающихся членов Коалиционного Правительства. На них были