художником, позднее президентом Королевской Академии. Лучшей добычи мистеру Пинфолду нельзя было пожелать. Он поспешил в Лондон, исследовал, заходясь от восторга, изделие, распорядился о доставке и стал нетерпеливо считать дни. Через две недели вещь прибыла в Личпол, была внесена наверх и поставлена на место, подготовленное заранее. И тут мистер Пинфолд с ужасом обнаружил отсутствие главнейшей части. Где горделиво выступающий, радующий глаз медный кран, апофеоз всей конструкции? Вместо него торчал какой-то сосок. Мистер Пинфолд потерял голову от горя. Рабочие божились, что приняли груз в таком состоянии. Мистер Пинфолд послал их обыскать фургон. Поиски ничего не дали. На расписке в получении мистер Пинфолд написал «некомплект» и немедленно направил в фирму подробный рисунок утраченной детали и распоряжение со всей строгостью обыскать склад, где умывальник содержался en route [4]. Завязалась оживленная переписка, грузчики отрицали свою вину. Как ни стеснялся мистер Пинфолд вовлекать в спор о подарке самого дарителя, пришлось обратиться к Джеймсу Лансу за подтверждением. Джеймс Ланс ответил: такого крана, как его описывает мистер Пинфолд, никогда не существовало.

– Последнее время ты иногда просто заговариваешься, – сказала миссис Пинфолд, когда муж показал ей это письмо, – и у тебя очень странный цвет лица. Либо ты много пьешь, либо оглушаешь себя лекарствами, либо то и другое вместе.

– Не удивлюсь, если ты права, – сказал мистер Пинфолд. – Наверное, надо будет сбавить шаг после Рождества…

В детские каникулы мистер Пинфолд как никогда нуждался в ночном беспамятстве и разогретом состоянии в течение дня. Тяжелее всего давались рождественские каникулы. В течение этой страшной недели он особенно налегал на вино и наркотики и его воспаленное лицо могло потягаться с глянцевым румянцем открыточных сквайров, наводнивших весь дом. Поймав как-то в зеркале свое багровое отражение, увенчанное бумажной короной, он ужаснулся увиденному.

– Я должен уехать, – сказал потом мистер Пинфолд жене. – Уехать куда-нибудь к солнцу и кончить книгу.

– Надо бы и мне с тобой поехать. Но когда управиться и образить землю после Хилла? Знаешь, я за тебя волнуюсь. За тобой нужен присмотр.

– Со мной все наладится. Один я лучше работаю. Совсем похолодало. Мистер Пинфолд коротал дни в библиотеке, скорчившись перед камином. Выбираясь в ледяные коридоры, полуокоченевший, он дрожал и спотыкался; снаружи под невидимым солнцем металлически стыл пейзаж – свинцовый, железный, стальной. И только вечерами мистер Пинфолд с грехом пополам веселел, играя с семейством в шарады или «руки на стол» [5], дурачась на потеху младшим и на забаву старшим детям, пока те, счастливые, не разбредутся в порядке старшинства по своим комнатам а он останется наедине со своей темнотой и тишиной.

Но кончились и каникулы. Монахи и монашенкм получили деньги на обратную дорогу, и Личпол утих если не считать редких набегов из детской. И едва мистер Пинфолд, что называется, собрался с силам для решительного переустройства своей жизни, как его сразил невиданный приступ знакомой хвори. Ломило во всех суставах, особенно же в ступнях, лодыжка и коленях. Снова доктор Дрейк посоветовал теплый климат и прописал пилюли, рекомендуя их как «нечто новенькое и весьма сильное». Это были большие, грязновато- желтые таблетки, напомнившие мистеру Пинфолду школьные катыши из промокашки. Мистер Пинфолд подключил их к бромиду и хлоралу с creme d' menthe, к вину, джину и бренди и новому снотворному которым снабдил его доктор, не ведавший о существовании уже имевшегося.

Душа его алкала изгнанничества. Одна могучая мысль вытеснила все остальные: бежать. Даже в крайних обстоятельствах не подходивший к телефону, он телеграфировал в бюро путешествий, с которым имел дело: Благоволите распорядиться скорейшем рейс Вест-Индию, Ост-Индию, Африку, Индию, любое жаркое место, условия люкс, отдельная ванна, безусловно отдельная каюта верхней палубе, – после чего стал тревожно ожидать ответа. Полученный большой конверт содержал праздничного вида брошюры и записка с просьбой о дальнейших распоряжениях.

Мистер Пинфолд пришел в неистовство. Он знал одного из директоров фирмы. С другими, ему казалось он шапочно знаком. Потеряв голову от гнева, он ошибочно вообразил, что одна его знакомая дама вошла в правление, о чем он совсем недавно где-то прочел. Им всем, по домашним адресам, он направил ультимативную телеграмму: Благоволите разобраться безответственной небрежности вашей службы. Пинфолд.

Директор, которого он действительно знал, принял меры. В настоящий момент выбирать было не из чего. Мистеру Пинфолду повезло заказать билет на пароход первого класса «Калибан», через три дня уходивший на Цейлон.

На время ожидания мистер Пинфолд присмирел. Он периодически входил в коматозное состояние. В светлые промежутки его мучили боли.

Миссис Пинфолд, не боясь повториться, сказала.

– Милый, ты буквально напичкан наркотиками.

– Да, да. Это пилюли от ревматизма. Дрейк сказал, они очень сильные.

Обычно довольно ловкий, теперь мистер Пинфолд стал совершенный увалень. Он ронял вещи. Он не справлялся с пуговицами и шнурками, в вынужденных предотъездных письмах его почерк был неразборчив, а орфография, в которой он вообще был нетверд, совсем отбилась от рук.

Как-то, в минуту просветления, он сказал миссис Пинфолд: – Наверное, ты права. Как только выйдем в море, я откажусь от снотворного. В море у меня всегда хороший сон. И еще сокращусь с питьем. Когда кончатся эти чертовы боли, я сразу сяду за работу. Мне всегда работается в море. Вернусь с законченной книгой.

Эта решимость не оставляла его; через несколько дней начнется трезвая трудовая жизнь. Нужно как-то продержаться до нее. Очень скоро все наладится.

Миссис Пинфолд разделяла эти надежды. Ей хватало хозяйственных забот, которых еще прибавили возвращенные территории. Поехать она не могла. Она, впрочем, и не думала, что ее присутствие необходимо. Только бы муж добрался до парохода, а уж там все образуется.

Она помогала ему собраться. Сам он мог только, сидя на стуле, давать путаные указания. Нужно, говорил он, взять писчую бумагу, и побольше; также чернила: иностранные никуда не годятся. И ручки. Однажды он намучался в Нью-Йорке без перьев; спасибо, нашлась лавочка, поставлявшая канцелярские товары в суды. Все иностранцы, по его теперешнему убеждению, используют какое-то особое стило. Итак, ручки и перья. О гардеробе вообще не надо думать. Выбравшись из Европы, сказал мистер Пинфолд, на любом углу найдешь китайца, который за полдня сошьет костюм.