руководителей КБ направить в Западную Германию.
Я. Турпоездки меня в данную минуту не интересуют.
С э р. Во-первых, речь идет не о туризме, а о командировке. Во- вторых, сейчас как никогда тебе было бы полезно приглядеться к тому, что происходит в мире телефонии.
Я. Совершенно исключается. Пошлите кого-нибудь другого.
С э р. Когда в Монреаль послали не тебя, а Гриншпура, тогда ты рвал и метал.
Я. Это было тогда.
С э р. Значит, отказываешься?
Я. Окончательно и бесповоротно,
С э р. Очень жаль.
Я. Ничего, переживешь.
С э р. Все же я удивляюсь. Мы старые знакомые. Неужели ты всерьез думаешь, что я об этой командировке заговорил с единственной целью тебя соблазнить?
Я. Тебе самому лучше знать мотивы.
С э р. Могу их раскрыть
Я. Буду очень признателен.
С э р. По-моему, было бы здорово, если бы ты на время исчез. Как в хоккее. Бывают случаи, даже хорошего вратаря необходимо заменить. Пускай понаблюдает за игрой со стороны, разберется в том, что происходит. Когда сдают нервы, теряется координация движений.
Я. С чего ты вдруг о моих нервах забеспокоился?
С э р. По той простой причине, что отдельные линии наших интересов совпадают. С меня достаточно того, что ты допускаешь ошибку в своих отношениях с Майей. Я не заинтересован в том, чтобы ты ошибался и в других вопросах. Это только усложнит ситуацию.
Я. Полагаю, ситуации у нас с тобой явно различные.
С э р. Твой эксперимент с Майей был заранее обречен на неудачу. Вы совершенно не подходите друг другу, ты оголтелый фанатик, она чересчур избалована. В нормальных условиях вы бы очень скоро разобрались, что к чему, и все бы стало на место. Но тут любая новая ошибка лишь усугубит положение. Тебя, точно старый тюфяк, будут трепать до тех пор, пока труха не посыплется. Из упрямства или по злобе тебе захочется доказать недоказуемое, и ты совсем лишишься рассудка. Я бы на твоем месте поехал, честное слово. За тридцать дней тут все утрясется. Издали картина предстанет во всей целости. И в производственном отношении командировка заманчивая: у немцев обширные связи с американцами, странами Общего рынка, есть что посмотреть.
Я. Тебе не попадался сборник проповедей Манцеля? Был когда-то такой проповедник.
С э р. Нет, не попадался.
Я. У вас с ним удивительно похожая манера. Сначала адским пеклом застращать, потом прельщать блаженством рая.
Сэр. Того, кто проповедует с дружеских позиций, не грех и послушать. Я в друзья тебе не навязываюсь. В известной мере мы даже враги. Но и то, что враг говорит, стоит взять на заметку.
Я. Спасибо за советы. Никуда я не поеду. У меня работа.
С э р. В самом деле жалко.
Я. Пусть едет Пушкунг. Молодой, старательный.
С э р. Все же подумай до понедельника.
Я. Не о чем думать.
С э р. В таком случае единственно, что могу для твоей же пользы сделать, это перевести Майю в другое КБ.
Я. Если ты сделаешь это, тут же подам заявление об уходе.
С э р. Тем самым подтвердишь, что сейчас не способен здраво мыслить. Неужели надо быть черт знает каким прозорливцем, чтобы предсказать, что будет, останься Майя работать у тебя. Пойдут разговоры, завистники начнут строчить кляузы: жена в больнице, любовница на сносях. Подумай, как это все отразится на Майе. Или тебе совсем ее не жаль?
Я. Мне жаль тебя. На что только ты надеешься. И какая проницательность, какая дальновидность. Удивляюсь, почему ты не работаешь в плановом отделе?
С э р. У тебя нет шансов. Стену лбом не прошибешь.
Я. Не скажи. Все зависит от того, какой лоб. И какая стена.
С э р. Имей в виду, что я тоже должен буду выступить против тебя.
Я. Ничем не могу помочь. Очень тебе сочувствую.
Остаток первой половины дня провел, улаживая всякие мелочи. Раза четыре подходил к дверям своего KБ и всякий раз отходил. Страшно хотелось увидеть Майю, но вместе с тем во мне просыпалась смутная тревога, и я не находил в себе достаточно сил побороть ее, словно мне предстояло выйти на сцену, сыграть роль, к которой я был не готов, которую не умел, не хотел играть, которая, наконец, была противна. Присутствие любопытных глаз заставляло нас притворяться. Между нами закрадывалась какая-то фальшь, простое становилось сложным, искреннее — лицемерным. К тому же я никак не мог отделаться от мысли, что, подчиняясь общепринятым условностям, мы сами себя унижаем, ведем себя низко, недостойно.
Обедал, как обычно, в кафе. Погода стояла отличная, народу в погребке оказалось немного. Устроился за одним столом со Скайстлауком. Когда подошел, сидели еще двое из хозяйственно-технического отдела, но те уже заканчивали сладкое и вскоре ушли.
Появилась Майя с двумя нашими дамами, Я поднялся, кивнул Майе. Она сделала вид, что не замечает меня. Это было смешно. Остальные смотрели в мою сторону, только она, отвернувшись, с повышенным интересом изучала витрину. Юзефа было сделала шаг в мою сторону, но, взглянув на Майю, обменявшись взглядом с Лилией, дальше не пошла.
— Майя, — сказал я, — здесь два свободных места.
— Вот и хорошо, — сказала Юзефа, — а я сяду с Ксенией.
Майя резко повернулась ко мне. Разыгранное удивление было так неубедительно. Она покраснела, на глаза у нее навернулись слезы.
— Спасибо, — сказала она, — вы очень любезны. Нас трое. Вон там освободился столик. Спасибо.
Лилия поглядела на меня с нескрываемым сочувствием. Беда с вами, честное слово, ну да ладно, ваше дело, разбирайтесь сами, говорил ее взгляд.
Скайстлаук, прервав недоконченный разговор, снова принялся за еду, не поднимая глаз от тарелки. Человек педантичный, щепетильный, он никогда не забывал о субординации. И сейчас, должно быть, ломал голову, как поступить: ведь к служебным отношениям тут примешивалось нечто сугубо личное. К тому же все это случилось с его начальником, лицом вышестоящим. Инженеру Скайстлауку явно было не по себе, и он, возможно, даже сожалел, что знал то, что знает, ибо обнаружить свое знание ему воспрещало чувство субординации.
Майя была весела, смеялась, что-то громко рассказывала. И Лилия с Юзефой, будто сговорившись, делали все, чтобы привлечь к себе внимание. Посмотрят по сторонам, сдвинут головы и о чем-то шепчутся.
Я встал из-за стола.
— Спасибо!
— Вы уже поели? — Скайстлаук старался не слишком выказывать удивление.
Из кафе направился прямо в КБ. Уверенный в себе,