друга, точно льдины в половодье, однако направление потока было очевидно.

— Меня одно интересует: кто написал записку?

— Кто? — Камита посмотрела на него в упор. — А что, если я?

— Ты?

— Чтобы тебя ошарашить. Шутка дурацкая, что и говорить.

Он так и не понял смысла этой шутки, а Камита разъяснять не стала. Ему не хотелось уезжать. Ему хотелось остаться с Камитой. И к чему столько разговоров об отъезде? Тоже мне, полез с упреками, дознанием.

Сказать бы, что останется, и точка. Час назад это было бы проще простого, а теперь что-то удерживало. И Камиту будто подменили. Что это — стыд, робость, страх, сомнения? Как плохо они все-таки знают друг друга. Совсем не знают.

— Ладно, оставим это. В конце концов, до вечера далеко.

— Ты хоть позавтракал? А то я что-нибудь разогрею...

— Спасибо, я поел, вот если б у тебя нашлась бритва.

— У меня есть ножницы.

— А Марика знала, что ты со мной переписываешься?

— Марика? Скорей всего. Почему бы ей не знать? Жить в одной комнате и...

Камита как бы невзначай сняла с его ворота пушинку.

— А Бирута знала?

— Думаю, да.

— Почему ты мне прислала фотографию Марики?

Камита преспокойно продолжала обирать пылинки с его костюма, потом пригладила плечо и поправила галстук,

— Если для тебя все это так важно, знай: первое письмо мы написали вместе. Просто так, для забавы.

— Понятно.

— Будут еще вопросы? Между прочим, последний поезд в Ригу отходит в двадцать два с минутами,

— Ты торопишься?

— Нет, я думаю — ты,

— А по-моему, ты.

— Нет — ты.

Он поднял руку, Камита шлепнула по ней ладонью, он поймал ее пальцы, она вырвала, опять ударила.

— Ты.

— Нет, ты.

Слова потеряли смысл. Зато стена отчуждения, выросшая между ними, стена, сквозь которую они увидели друг друга в искаженном виде, исчезла, точно ее ветром сдуло. Они опять были вместе, и ничто их не разделяло. Руки сплетались все крепче, они искали затерянные тропки и находили их, глаза, осмелев, уже не отпугивали, а манили. Они стояли, обнявшись, позабыв обо всем на свете.

— Сандр, послушай, у нас же нет времени.

— Нет, есть.

— Нет. В два часа у нас с тобой свидание...

— А сейчас сколько?

— Не знаю, часы остановились. В дверь постучали.

— А вот и Бирута.

— Пускай постучит, надоест — уйдет.

— С нашей стороны это свинство. Целые сутки держать человека за дверью.

— Подожди, пойду посмотрю.

В дверь колотили громко, настойчиво,

— Уж теперь ты, Камита, впустишь меня, не прикидывайся, знаю, ты дома. Боишься мне на глаза показаться, забилась в угол, дрожишь. А ну, открывай!

Этот резкий, с хрипотцой голос трудно было бы спутать с другим. Принадлежал он Либе.

Камита вздрогнула и застыла, Либа продолжал дергать дверь.

— Мерзавка, трусиха! Слышишь, открой! Вот у меня письма, можешь посмотреть, это мне он писал. Ничего у тебя на этот раз не выгорит.

Он тоже сделал шаг-другой к прихожей. Камита, окинув его холодным взглядом, знаком велела вернуться. Но он остался на месте. Под ногой скрипнула половица. Должно быть, Либа за дверью расслышала скрип, ручка задергалась сильнее.

— Камита, не притворяйся! Я вижу. Ты стоишь у порога. У тебя, что, душа в пятки ушла, боишься открыть? Ты же знала, не к тебе он приехал...

Камита во второй раз окинула его пытливым взглядом, словно для того, чтобы удостовериться, все ли он слышит. В широко раскрытых глазах ее были страх и вопрос, растерянность и упрямство. Дверь дергалась, как крышка захлопнувшейся западни, молчать не имело смысла. Наконец, решившись, Камита презрительно рассмеялась. В полумраке прихожей блеснули ее белые зубы. Спокойно, даже чересчур спокойно, она погляделась в висевшее на стене зеркало, осторожно поправила прическу.

— Уходи, не валяй дурака. Я б впустила тебя, но Сандр еще не оделся.

— Врешь ты! Я видела, он ушел. Никогда, слышишь, никогда он больше к тебе не придет.

Дверь все еще дергалась. Но не так сильно. Либа говорила, всхлипывая, торопясь, сквозь слезы.

— Интересно! Это почему же?

— А потому, что ты обманщица. Потому, что я его тебе не отдам. Ты и знать не знала ничего о Сандре. Ночь переспать еще ничего не значит. Когда Эгил в армию ушел, не прошло недели, ты его на Женьку сменила, а после и Женьку — на Виктора.

— Послушай, мне надоело. Ты бы прекратила свои выступления. Для своей же пользы. Или я расскажу сейчас Сандру...

— Что? Что ты ему расскажешь? Он меня знает в тысячу раз лучше, чем ты. Вот смотри, вот его письма. Он ехал ко мне.

— Ехал к тебе, да пришел ко мне.

— В жизни б этого не сделал, знай он правду.

— Какую правду? То, что ты в тюрьме сидела? Или то, что у тебя ребенок?

Оставаться и дальше в стороне он не мог. Жутко было вот так стоять и слушать. Он подошел к двери, повернул ключ. Камита пыталась было преградить ему дорогу, но это только увеличило его решимость,

Дверь распахнулась настежь.

Либа, побелев как полотно, попятилась от двери. В левой руке она сжимала пачку писем — желтые знакомые конверты. Правую руку вскинула перед собой, будто защищаясь, и все продолжала отступать.

— Нет, нет! Иди к Камите, иди, иди. Ты слышал, как она про меня...

— Да, слышал...