Прямо под башней горел на тонком столбе уличный фонарь. Он освещал стоящий рядом тяжелый джип, похожий сверху на огромного майского жука. Рядом с внедорожником стояли двое – мужчина и женщина. Они о чем-то беседовали.

Женщину он узнал сразу, сначала по светлому платью, хорошо различимому в фонарном свете, а, затем, и по гладкой прическе. У автомашины стояла Галя Стороженко.

Ефим вгляделся в мужчину. Конечно, он находился высоко над беседующими, даже сильный фонарь не заменял дневного света, и ракурс был не лучшим для наблюдения, но Ефим его узнал.

С Галей Стороженко беседовал совладелец и начальник службы безопасности акционерного общества «Флора» Виктор Михайлович Чечулин.

Насколько он мог судить, беседа между ним и Галиной Васильевна проходила вполне спокойно и даже дружественно. Мужчина несколько раз дотрагивался до Галиной руки, а та по-женски иллюстрировала какие-то свои слова движением ладоней перед его лицом. Разумеется, слов разобрать Ефим не мог, но дважды до него долетал хорошо ему знакомый Галин грудной смех.

«О чем это Галина Васильевна так мило беседует с человеком, который, по ее же словам, собирается ей жестоко мстить? – подумал он. – Или ей удалось доказать Чечулину, что она ни к случаю с Сабаталиным, ни к поджегу КАМАЗов никакого отношения не имеет? Или… Или вообще никто гражданке Стороженко мстить не собирался?»

Виктор Михайлович взял Галину руку и поднес к своим губам.

Галя руки не отняла. Попрощавшись, Виктор Михайлович погрузился в свой жукоподобный вездеход и укатил в темноту.

Галина Васильевна махнула ему на прощание ладошкой и, энергично, повернувшись, направилась куда- то вдоль бесконечной институтской стены.

«Ну вот, а еще говорят, в наших местах заключения плохо поставлена воспитательная работа! – отметил Ефим, имея в виду две судимости с отбытием наказания в колониях общего и строгого режима, имеющиеся у гражданина Чечулина. – Не всякий мужчина поцелует женщине руку на прощание.»

Майор почесал рукой начавший колоться подбородок, потом морщины на лбу и вернулся к вентиляционной шахте. Постояв в раздумье, он решил, что в ногах правды нет и сел прямо на крышу.

Опершись спиной о стенку вентиляционной шахты, Ефим сидел и вспоминал, как они, вот так же, опершись туловищами о теплые кирпичи, сидели на башне в конце мая с Володей Городовиковым. До оглашения приказа о ликвидации Института оставалось совсем немного – месяца полтора, но тогда они еще не знали об этом.

Была пятница. Обеденное время.

Перед друзьями на большом белом листе чертежной бумаги лежали Алины пирожки с мясом и луком, свежекопченая домашняя колбаса, порезанная тонкими кружочками, и стояла большая бутылка красного молдавского вина, принесенного коменданту в счет прошлых и будущих услуг цыганским бароном Василем Штирбу.

Внизу, затопленная солнечным светом, лежала Колосовка.

На бархатно-черных и нежно-зеленых огородных полотнищах копошились трудолюбивые жители. Ефим даже разглядел на задах желто-белого дома руководителей Института тонкую фигурку Инны Лилипуц, склонившуюся над щедрой землей своего участка.

Солнце было ярким и веселым, но еще не жарким. По синей воздушной эмали казалось, кто-то провел кистью, слегка окунутой в белую краску. Кисть оставила после себя просвечивающие волнообразные следы.

Над рыжими крышами одноэтажных домиков, дрожал, поднимаясь к небу легкий теплый воздух.

Степной горизонт тонул в таинственной перламутровой дымке, пряча за ней все неисполненные желания и несуществующие миры.

– Что, Ефим, нравится тебе у нас в Колосовке? – спросил комендант, сделав добрый глоток молдавского вина из темно-зеленой бутыли. Посмотрев на солнце, сколько еще в ней осталось, он несколько удивленно пошевелил бровями, и передал бутылку своему другу, разомлевшему под майским солнцем.

– Да. Хорошо здесь. – кивнул Ефим, принял бутылку и тоже сделал солидный глоток.

– То-то! Понимать начал! – взяв пирожок, одобрительно произнес Владимир Иванович. – Я тоже не сразу, что к чему, сообразил! Я ведь на севере служил! На радиолокационной точке. Пока со здоровьем все было в порядке. А потом комиссовали из-за нарушений в легких… Там же морозы, знаешь какие, вот и что- то заболело… Командир части, похлопотал, чтобы меня в Институт комендантом взяли… Тут тогда свободное место было, а Институт на базе нашей части какие-то свои опыты проводил… Командование войсками нас к этому Институту специальным приказом прикрепило… Я когда после увольнения из армии в Колосовку приехал, честно скажу, думал, ну глушь, чего я здесь забыл? Поработаю чуток, пока к гражданке привыкну, и уеду куда-нибудь в большой город… Я сам-то из Новосибирска… У меня тогда еще и мать жива была… Отец-то раньше помер… У нас свой дом в Затоне был, небольшой домишка, прямо скажем, но все же… Через два года матушка померла, дом мне остался, вроде уезжать надо… А не уезжается! Не уезжается и все! Вот так и остался! Прирос намертво! А теперь уж хоть калачом меня заманивай, не уеду! Ты, Ефим, не понимаешь, как тебе повезло! А ты уехать хочешь! – неожиданно закончил Городовиков и упрекающе покачал головой.

– Я хочу уехать? С чего ты взял? Никуда я не хочу уехать! – удивился Мимикьянов.

– На сторону смотришь! – продолжал гнуть свое Владимир Иванович.

– Куда это я смотрю? – не донес до рта пахнущий чесноком кружок колбасы Ефим.

– В город! Наверное, уже десять рапортов о переводе настрочил!

– Десять? – поднял брови Мимикьянов. – Сто десять! Со счету сбился! Нет, говорят мне, до пенсии будешь в Колосовке служить!

В это время раздался лязг открывамого люка, и на крыше появились лаборантка отдела излучающих приборов Тамара Терновая и старший научный сотрудник Нина Боровских.

– А крыша уже занята, девушки! – сказал им комендант.

– Чего это она занята? Вон сколько места! – возразила Тома и достала из сумки большое клетчатое покрывало.

– Мы вам не помешаем. – миролюбиво добавила Нина Боровских.

– Ну, ладно! – милостиво кивнул рассолодевший от солнца, воздуха и вина комендант. – Так и быть. Оставайтесь!

– Мальчики, вы бы отвернулись на минуту. Нам переодеться надо. – недовольно поджала губы лаборантка.

– Да мы и не смотрим! Нужны вы нам! – махнул рукой Владимир Иванович и слегка сменил свое полулежачее положение. Мимикьянов также спрятался от женщин за свою широкую спину.

– Все, можете поворачиваться! – через минуту крикнула Тамара.

Друзья повернулись и с удовлетворением обнаружили: в десяти метрах от них находился маленький филиал городского пляжа. Оказавшиеся в одних купальниках Тамара и Нина лежали на одеяле в красно- синюю клетку. Их побледневшие за зиму тела на ярком весеннем солнце казались нежно белыми, как молоко.

– Девушки, вина хотите, а? – совсем подобрел суроволицый комендант.

– Нет. Нам еще работать! Мы, в отличие от некоторых, на работе не пьем! – с доброй порцией яда в голосе ответила Тамара.

– А у нас пить и нечего… – с удивлением заметил Владимир Иванович, переворачивая незаметно опустевшую бутылку. Из ее горлышка сиротливо выпала одинокая розовая капля.

Снова раздался звук открываемого люка, и на крыше показался еще один верхолаз – инженер отдела излучающих приборов Вика Контрибутов. Увидев, расположившуюся на крыше кампанию, он замер на месте, словно еще одна антенна.

– Добрый день… – ожив через несколько секунд, произнес он. – А вы, почему здесь?

– А ты что, начальник нам, что ли? Сейчас обед, между прочим! – сказала, поудобнее устраиваясь на шахматном покрывале, Тамара.

– Нас вообще-то Леонид Георгиевич уже по домам отпустил… У нас отгулы за прошлые испытания накопились! – оправдывающимся тоном произнесла Нина.