Джуд, что у Кукурузной Девы такое огромное желание жить. И тут пришла неожиданная мысль: пусть себе живет и всю жизнь чтит меня. Ведь я оставила на ней свою отметину, она этого никогда не забудет.
Священник, он же жрец, наделен огромной властью. Может даровать жизнь, может и отнять. Итак, решено, она дарит ей жизнь. А теперь надо взобраться на похоронные дроги, вот так. И облить себя бензином. Все кругом облить, заключить в священный замкнутый круг. От противного всепроникающего запаха трепетали ноздри, на глаза навернулись слезы, теперь она почти ничего не видела. Но ей и не надо видеть. Все внутри ее, все, что ей нужно видеть. Больно только первые секунды. А потом… потом будет уже слишком поздно.
Клик-клик-клик, защелкала она зажигалкой скользкими от бензина пальцами, и вот вспыхнул тоненький и светлый язычок пламени.
Смотрите, на что я способна, задницы, самим небось слабо!..
СЕНТЯБРЬ
МАЛЕНЬКОЕ СЕМЕЙСТВО
Это был их первый выезд на природу вместе. В заповедник Кротон-Фоллз. Втроем, всей семьей. Нет, тут же поправился Залман, это еще не совсем семья.
Поскольку мужчина и женщина не сочетались браком. И статус у них пока что неопределенный. То ли любовники, то ли друзья. А девочка, она дочь этой женщины, матери-одиночки. Но всякий, кто видел их, сразу думал — семья.
Середина сентября. День выдался теплый, солнечный. Залман, измерявший теперь время в понятиях «до» и «после», вдруг подумал: а ведь прошло ровно пять месяцев «после». Но это всего лишь случайное совпадение.
От Йонкера, где он теперь жил, Залман доехал до Махопака, забрать Леа Бэнтри и ее дочь Марису, они теперь тоже жили в новом доме. Леа с Марисой заранее запаслись продуктами для пикника. Заповедник Кротон-Фоллз, недавно обнаруженный Леа, находился всего в нескольких милях от городка.
— Такое красивое место, — сказала Леа Залману. — Такое тихое…
И Залман понял, что она на самом деле хотела сказать. Там Мариса будет чувствовать себя в безопасности.
Теперь Леа Бэнтри работала врачом-лаборантом в женской клинике Махопака, штат Нью-Йорк. А Майкел Залман временно преподавал математику в средних классах большой муниципальной школы Йонкера. А также помогал школьному тренеру по футболу, баскетболу, бейсболу.
Марису записали в небольшую частную школу в Махопаке, без всяких приемных тестов, собеседований и прочих формальностей. Здесь к каждому ученику был индивидуальный подход, при необходимости назначались дополнительные занятия.
Словом, образование в частной школе Махопака было на самом высоком уровне. К тому же и Майкел Залман всегда был готов прийти на помощь.
«Никто не знает, через что довелось пройти тебе с дочерью. И я… я так привязался к вам обеим… Пожалуйста, позвольте мне стать вашим другом!»
Майкел Залман полюбил Леа Бэнтри, еще не будучи знаком с ней. А когда познакомился, полюбил еще больше. Но про себя поклялся, что будет хранить это чувство в тайне, пока не поймет, что Леа готова принять его.
Сама же Леа не раз говорила, что с нее чувств и эмоций достаточно. Ей еще долго, очень долго, ничего такого не нужно.
И Майкел не переставал ломать голову: что же это означает? Лишь только то, что она говорила, или под этими словами крылся подспудный смысл: «Не делай мне больно. Не приближайся!»
Ему нравилось, что Леа заставила Марису называть его «дядя Майкел». Это означало, что его пусть и временно, но признали. Пока же в присутствии Залмана Мариса вообще никак его не называла.
Иногда Залман ловил на себе взгляды девочки. Быстрые и робкие. И делал вид, что вовсе их не замечает.
Им всем была свойственна некоторая неуверенность в поведении. Всем троим. Словно за ними наблюдали через камеру (вполне естественно после того массмедийного кошмара, что довелось пережить).
Залман так вообще чувствовал себя канатоходцем. Казалось, он идет по тонко натянутой проволоке, публика внизу жадно ловит каждое его движение, а страховочной сетки нет. Руки раскинуты — для равновесия. Он страшно боится упасть, но должен идти вперед. Если не удастся сохранить равновесие на такой высоте, это грозит летальным исходом.
В заповеднике под теплыми лучами сентябрьского солнца они шли по берегу пруда. Чтобы обойти пруд, требовалось минут тридцать. Были здесь в воскресный день и другие посетители, гуляли семьями и парами.
Девочка шла впереди взрослых, но слишком далеко не забегала. И вообще поведением своим напоминала скорее маленького ребенка. Движения робкие, неуверенные. Время от времени она останавливалась, словно хотела отдышаться. Бледная кожа казалась почти прозрачной. Глаза усталые, глубоко запавшие. Светлые волосы блестели на солнце. Только теперь они были коротко подстрижены, пушистые, точно перышки, спадали прядями чуть ниже маленьких изящных ушей.
После апрельского происшествия Мариса потеряла длинные красивые волосы. Ей пришлось пробыть в больнице несколько недель. Медленно, постепенно набирала она вес, который столь резко сбросила в те ужасные дни. До сих пор страдала анемией, и Леа опасалась, что почкам и печени дочери нанесен непоправимый ущерб. Бедняжка мучилась также от внезапных приступов тахикардии, различной продолжительности и силы. В такие минуты Леа прижимала ее к себе и держала крепко-крепко. Каждой клеточкой своего тела мать ощущала бешеное биение маленького сердечка и сотрясающую тело дрожь и угадывала в этом чье-то демоническое присутствие и неизбывный бесконечный страх.
И у матери, и у дочери были проблемы со сном. Но Леа отказывалась от выписанных врачами снотворных. И та и другая регулярно посещали терапевта в Махопаке. Еще Мариса раз в неделю ходила вместе с матерью к психоаналитику.
Как-то раз Леа сказала Залману:
— Все это вопрос времени. Время лечит. Я верю, что у Марисы все будет хорошо.
Леа избегала употреблять такие термины, как «придет в норму» или «поправится».
А началось все с того, что Майкел Залман написал Леа письмо. Он просто не мог иначе, чувствовал отчаянную потребность поговорить с этой женщиной, пусть даже она не имела ни малейшего желания общаться с ним.
«Насколько я понимаю, именно нам с вами выпало разделить всю тяжесть этого кошмара. Мы никогда толком не осознаем случившегося. Не знаю, что еще и сказать, кроме как выразить вам сочувствие и глубочайшее соболезнование. В худшие моменты кошмара мне почти уже начинало казаться, что это я ответствен…»
После выписки Марисы из больницы Леа увезла ее из Скэтскила. Она не могла больше жить в квартире, где все напоминало о пережитом. Правда, все соседи относились к ней замечательно, поддерживали как могли, и она даже обзавелась несколькими друзьями. К тому же и работа была под боком. Стоило ей захотеть вернуться в клинику Найака, и Дэвитт Ступ вряд ли стал бы чинить препятствия. Он помирился с женой и пребывал в благостном расположении духа. Но у Леа не было желания видеть этого человека опять. И ездить привычным маршрутом через мост Тэппан-Зи и обратно.
Выпавшее на ее долю испытание помогло сблизиться с сестрой Эврил. Пока Мариса лежала в больнице, Эврил оставалась в Скэтскиле, одна из сестер постоянно дежурила в палате у девочки. Эврил даже бросила работу в Вашингтоне, взяла отпуск за свой счет. Это она помогла Леа найти новое место и переехать в Махопак, что находился в пятидесяти милях к северу, среди холмов округа Путнамм.
