– Обрати внимание на Брендана, – улыбнулся отец. – Ты должна кое-чему научиться.

– Я не часто делаю барбекю в своей квартире, – возразила я.

– Когда-нибудь это может понадобиться, – не согласился Брендан.

– Я всегда думала, что это любят делать мужчины, – проговорила я.

– У нас никогда не было барбекю, да, Мирри?

Мне хотелось сказать: «Нет, Брендан. У нас никогда не было барбекю, потому что все продолжалось всего лишь девять дней, поэтому у нас не было времени для этого, да, в сущности, вообще почти ничего не было».

Но я промолчала. Я заставила себя сделать глубокий вдох. Молчаливый, метафорически глубокий вдох.

– Нет, у нас не было, – сказала я.

– Боюсь, я надоел Брендану, – вздохнул папа. – Он позволил мне поговорить о магазинах.

– Коробки, – произнес Брендан и потер ладони. – Так просто, но только представьте себе жизнь без коробок.

Билл в изумлении открыл рот. Такому энтузиазму удивился даже мой отец.

– Да, хорошо, – одобрил он. – Об этом мне ничего не известно. Я не практический человек. Мне нравится делать дела, меня всегда интересовало решение проблем. Поиски решения. Ты можешь поступать так же в упаковочном бизнесе.

– Абсолютно точно понимаю, что ты имеешь в виду, – подхватил Брендан. – На первый взгляд «упаковочный бизнес» звучит понятно. Но несколько лет назад мы вместе с одним человеком, которого зовут Гарри Вермонт, организовали совместную комторг-компанию.

– Какую компанию? – спросил отец.

Брендан уныло рассмеялся:

– Одну из тех, которая могла сделать нас всех миллионерами. Но сейчас она исчезла.

– Чем же она занималась? – поинтересовался Билл.

– Суть заключалась в том, – ответил Брендан, – что предполагалось разработать такую систему компьютерной торговли, которая позволила бы заказывать различные виды потребительских товаров на сайте в Интернете, а мы должны были доставлять их. Мы были комиссионерами. Я бы сказал, посредниками. Когда это началось, я думал, что все сводится к компьютерной технологии. Но позднее, когда компания начала действовать, я понял, что технология не имеет такого значения, которое я приписывал ей, и когда дело почти пошло, оказалось, что большую роль играет упаковка и доставка. Требовалось достать нужную тару в нужном месте, поставить ее и выполнить фактическую упаковку, затем доставить все это заказчику, причем вовремя. Для нас это оказалось сложной задачей.

– У кого вы заказывали ее? – спросил отец.

– Простите?

– Упаковочный бизнес в нашей стране – очень узкий мир. Мне хотелось узнать, с кем вы имели дело, может быть, я кого-нибудь знаю.

– Мы были только на этапе планирования, – сказал Брендан. – Затем компания торговли по Интернету рухнула, и мы потеряли финансирование. Бедный старина Гарри так и не смог оправиться после этого.

– Если хочешь, Брендан, я представлю тебя здесь кое-кому, – сказал отец.

– Мне бы очень хотелось, – сказал Брендан. – Между прочим, думаю, пришло время разложить замаринованные продукты на жаровню.

Как оказалось, время раскладывать замаринованные продукты на решетку жаровни еще не пришло. Пока мы разговаривали, уголь в жаровне погас. Брендан сказал, что так бывает, когда угольные брикеты лежат под навесом слишком долго и отсыревают. У моего отца был довольный вид; он сказал, что ему было бы трудно перенести, если бы кто-нибудь в семье превзошел его в разжигании жаровни. Его положение как владельца и мастера оказалось бы под угрозой.

Меня немного смутило то, что Брендана причисляют «к семье», и я замолчала. Допив бутылку пива, открыла вторую и почувствовала, что начинаю более спокойно относиться ко всему происходящему, и, стоя в стороне, смотрела на семью и смотрела на Брендана, суетящегося поблизости. Я думала об этой узкой полоске городского сада, одного из десятков на улице, одного из миллионов в Лондоне, и внезапно меня тронул вид Брендана, прилагающего так много усилий, суетливо бегающего между жаровней, которая сейчас разгорелась, быстро и эффективно разожженная Биллом, и моими отцом с матерью. Довольно часто он незаметно подходил к Кэрри и дотрагивался до нее, или шептал ей что-то, или дарил ей взгляд, а она начинала светиться.

Он помог моей матери рассортировать замаринованные кусочки цыпленка и семги. Каким-то образом успел сходить в дом и выследить Троя в самом укромном уголке. Он вытащил его и убедил отнести на стол тарелки и различные салаты, которые Трой с мамой приготовили этим утром. Это заставило меня задуматься и о себе, и я почувствовала, что мне немного стыдно. Я спрашивала себя, неужели я считаю, что семья Коттон существует исключительно ради моего благополучия, словно какой-то музей, куда я могу заглянуть в любое время. И всегда можно положиться на других людей, которые будут содержать его. Там мои родители, они все делают для меня и переживают, когда у них что-то не получается. Достаточно ли думала я о том, чтобы сделать что-нибудь и для них?

К этому времени я уже была с третьей бутылкой пива и тщательно обдумывала возможность прощения почти всех в этом мире и, безусловно, в этом саду, хотя совсем не обязательно в логической и последовательной форме.

Вот Брендан, делающий пять дел одновременно, так много работающий; вот моя мать, суетливо бегающая с тарелками и столовыми приборами сюда и туда; мой отец, крутящийся около жаровни, чтобы она не перевернулась; Кэрри, беседующая с Джуди; Трой, затеявший какую-то игру с детьми Билла, Сашей и Митчем. И я заметила нечто странное: казалось, что они все хорошо проводят время. Брендан принес мне тарелку с зажаренным цыпленком и салатом, и я все жадно съела. Мне необходимо было поесть что-то, чтобы впиталось пиво. Я была настолько голодная, что едва заметила совсем небольшую странность: мне подали первой. Я глянула на Кэрри, она почувствовала, что я смотрю на нее, как это свойственно людям, повернулась ко мне и улыбнулась. В ответ улыбнулась и я. Мы были счастливой семьей.

Помню, когда мне было тринадцать или четырнадцать лет, я пошла с Биллом в дом, расположенный в парке Финсбери, в качестве его неоплачиваемой помощницы. Дом был маленький, с убогими комнатами и коричневой мебелью. Мы стояли в гостиной с застланным полом, дядя дал мне кувалду и сказал, чтобы я била по внутренней стене, выходящей с другой стороны на кухню, и пробила ее насквозь. Ему пришлось повторять дважды, потому что мне казалось невероятным, что я смогу сделать это. Стена производила впечатление на редкость прочной, комната – неизменимо квадратной и серой; нет, нельзя просто так, мимоходом, пробить насквозь подобное сооружение. Но он кивнул и отступил назад, я подняла молот, что мне едва удалось, потому что он был слишком тяжел для меня, и, отведя его за левое плечо, с размаху ударила изо всех сил в центр стены, извиваясь под его тяжестью, которая выкручивала мне руку. Штукатурка полетела на пол, и возникла дыра, неровная, размером с мой кулак. Еще удар, и дыра увеличилась. Я уже смогла увидеть центр кухни, сушилку для посуды и раковину с капающими кранами, а за всем этим – небольшую часть маленького сада, в конце которого было лавровое дерево. Неожиданно я почувствовала, как сильно разволновалась, открывая такое с каждым ударом молота, – новые виды, свет, внезапно заливающий мрачные комнаты. Я думаю, что именно тогда это впервые заставило меня подумать, что мне хотелось бы делать то, что делает Билл. Хотя когда спустя годы я пыталась сказать ему об этом, он, похлопывая меня по плечу, заметил:

– Мы просто художники и декораторы, Миранда.

Довольно часто на работе у меня все еще возникает чувство эйфории, как пузырь воздуха в груди, как ветер, продувающий меня насквозь, У меня возникало это ощущение, например, когда мы работали с садом на плоской крыше дома в Клапхэме, и мне словно приоткрывалась тайная жизнь его обитателей. Или когда однажды мы обнаружили камин таких огромных размеров, что в нем можно было стоять во весь рост и смотреть на кружочек неба, размером с пенс, на самом верху. Я всегда ощущаю прилив новой энергии, когда рушатся стены. Часто я ощущаю такой же душевный подъем и в своей личной жизни. Он возникает вместе с переменами и преобразованиями, весной, влюбленностью, путешествиями в новые страны, даже с