— Этого я не слышал, понял? Пока и думать забудь. До субботы по крайней мере. В «Маргарите» толковище собирается, в восемь. Решать будут, всем колхозом. А там посмотрим…

— Я, братан, человек маленький. Тебе виднее. Но до субботы Таран запросто может к ментам угодить. Пацаны иногда сперва делают, а потом соображают. Ему эти два трупа, которые на нем висят, особо не помешают вылезти из кустов, когда менты на ферму приедут, и заорать: «Дяденьки, простите засранца! Я больше не буду!» И расколоться на сто процентов. Где мы после этого будем? По-моему, в жопе. Поправь, сели не так.

— Какой ты умный, Костик, на последней стадии! Точнее, задним умом крепок. Ты должен был пацана отловить или я? Не уложился — хрен с тобой, но ты в ответе.

— Можешь хоть сейчас пристрелить, если не западло. Но что поправишь? Да ни хрена. Молитвы твои насчет Тарана до Господа Бога хрен дойдут. А Вася Самолет может все это дело в свою пользу повернуть, понял? Он братков не сдавал. Во всяком случае, на этом его не ловили. А Даша, красавица наша, один на один может хрестному такого наболтать, что мы фиг отмоемся.

— Спасибо, я не знаю! — проворчал Калмык. — Но, если б ты ее замочил там, было бы еще хуже. Смотрящий сразу понял бы, что мы не хотим нормально сдавать, без крапа. А так мы все сделали честно. Он сам с ней поговорит. Что она ему скажет — ее дело. Если будет говорить так, как мы заказывали, подождем до субботы. Ну а если расскажет, что мы ее к этому разговору готовили, — придется рисковать. Нас там нет, но машинка пишет…

— Между прочим, Жорик, смотрящий не дурак, — заметил Костыль. — Он может все понять и насчет девки, и насчет записи. Даже если она все как надо отбарабанит.

— Справедливо. Но и мы не дураки. Можно по разговору понять, поверил он ей или понял, что это она с нашего голоса поет. Соответственно будем знать, как вести себя в субботу…

Жора оборвал фразу, потому что во двор вышел смотрящий со своими бодигардами и… улыбающаяся Даша.

— Засиделся я у тебя, Жора, — приятно оскалился смотрящий. — А тут всякой дряни в воздухе до фига. Не возражаешь, если эта девчоночка со мной поедет?

Калмык этого не ожидал. Возражать смотрящему не полагалось. Но ясно ведь, что он везет ее не для того, чтоб на старости лет позабавиться. Точнее, может быть, у него такое желание и появилось, но только в плане приятного дополнения к деловому разговору. Там, куда он ее увезет, он сможет выспросить все, от и до, уже без всякого контроля… Просчитал, старый хрен, про подслушку! И наверняка там на кассете записалось только то, что должно успокоить Жору накануне субботнего сходняка.

На какую-то секунду у Жоры появилось желание выхватить из-под пиджака «глок», пошмалять смотрящего, телохранителей и Дашу, а дальше — хоть трава не расти. Да, этим он поставил бы себя и всю свою контору вне блатного закона. Такое не прощается. Но то же самое — объявление вне закона — будет его ждать в субботу… Тем не менее Жора сдержался. Во-первых, потому, что телохранители смотрящего вряд ли так просто дали бы расстрелять своего шефа. Даже если бы Жора успел завалить одного из них, второй влепил бы Жоре пулю в лоб. А ему вполне хватало тех дырок, которые были сооружены самой природой, — ноздрей, ушей и рта. Шестая была ни к чему.

Поэтому Калмык изобразил понимающую ухмылочку и сказал:

— Жалко отпускать такую красивенькую, хрестный! Но я не жадный…

— Это хорошо, братан, что ты не жадный! — Смотрящий колюче прищурился. — Жадность фраера сгубила…

И галантно подсадил Дашу в «Волгу». Телохранители попрыгали в машину. Мерседесовский движок умчал это чудо нижегородской техники за ворота, оставив Калмыка со своими проблемами.

Костыль молча проводил ее глазами и посмотрел на своего пахана. Жизнь явно давала трещину, и на Жоре эта трещина уже оставила отпечаток. Осложнения были явно чреваты летальным исходом, и требовалось очень серьезно подумать, как прожить дни, оставшиеся до субботы.

Пойдем потолкуем… — процедил Жора. — Есть о чем.

Они поднялись в опустевшую комнату, где смотрящий снимал с Даши «показания». Паренек, работавший на записи, уже принес диктофон и кассету, на которой записалось то, что здесь говорилось несколько минут назад. После того как он удалился, Калмык включил воспроизведение.

Сначала прозвучали те слова смотрящего, которые они слышали, еще находясь в комнате:

— Здравствуй, деточка! Присаживайся. Не волнуйся, я тебе плохого не сделаю. А вы, юноши, пойдите перекурите малость. На улице…

Потом из динамика послышались шаги выходящих из комнаты Жоры и Костыля, скрип закрывшейся двери, и чуточку надтреснутый голос старого вора произнес:

— Ты должна говорить всю правду, девочка. Только правду и ничего, кроме правды, как в суде. Понимаешь?

— Да-а… — с дрожью в голосе произнесла Даша.

— Ты боишься чего-то?

— Не знаю…

— Боишься сказать правду или боишься сказать то, что тебя просил сказать Жора?

— Я просто вас боюсь… Вы так смотрите…

— Меня не надо бояться. Я не кушаю маленьких девочек. Расскажи мне, пожалуйста, по порядку, как ты, такая хорошая и милая, вместе со своим дружком напала на человека и протоптала ему голову. Начни, конечно, с того, кто нас на него наводил, сколько обещал и так далее, во всех подробностях…

Даша начала пересказывать. Жора и Костыль напряженно слушали. Долгое время ничего нового по сравнению с тем, что Даша говорила на складе, в ее речи не появлялось. Братки напряженно ждали того маленького дополнения, которое они заказали. И дождались:

— …Когда они высадили меня из машины и я полезла прятаться в домик, Седой сказал Миките: «Теперь Жора Калмык почешется…»

— Ты это точно помнишь, девочка? — перебил ее смотрящий, который до этого только слушал.

— Конечно.

— А больше Седой ничего не говорил?

— Нет, они сразу же уехали в другой двор. А я стала ждать, когда Таран подойдет…

— Скажи, а тебе эту фразу случайно не Жора подсказал?

— Нет-нет, что вы! — воскликнула Даша.

— Ну, хорошо, продолжай…

Потом Даша рассказала о том, как они с Тараном расправились с лже-Крыловым и убежали к ней на квартиру. Далее последовал рассказ про ночной приезд Седого и поездку на свалку. Наконец Даша приступила к повествованию о том, как их допрашивал Жора.

— Стоп! — неожиданно перебил ее смотрящий. — Вот об этом ты мне расскажешь не здесь.

Послышался шум отодвигаемых стульев, глухие звуки шагов, и больше ничего на кассету не записалось.

Жора выключил диктофон. Костыль мрачно хмыкнул:

— Потрахаться дедуля захотел, что ли?

— Не шути, братуха, не время… — проворчал Калмык. — Он просто все понял. Она сейчас там, у него на хате, расскажет все от и до. То, что про Седого и его слова мы ей подсказали, — он уже допер.

— Ну, и что будем делать? Ждать до субботы, как ты предлагал?. Или сейчас слиняем?

— Что-то ты слабый стал какой-то, кореш. Тебе так не кажется? Минут двадцать назад насчет ва- банка заикался, а теперь — линять?

— Ты ж сам сказал, что не хочешь насчет этого слышать. Ну и как это понимать? Едем в «Маргариту», а оттуда в похоронное бюро? Гробы и венки для самих себя заказывать? Я лично могу еще пятьдесят лет с этими покупками обождать или сорок хотя бы… Да и ты, по-моему, еще не объявлял, что на тот свет торопишься.

— Я сказал, чтоб ты забыл про ва-банк, потому что ты, когда предлагал это дело, ни фига не понимал, что предлагаешь. Потому что ты только одно знаешь: если мы замочим смотрящего — попадем на войну со всеми. Но это только полдела, секи фишку! Даже четверть, если хочешь. Нам товар обрубят по всем линиям, банки отрежут, московские связи обломают. А уж мочить будут тогда, когда мы без порток