Однако спустя несколько секунд Толька засомневался. Кто его знает, может именно благодаря этому амулету против него никто и не смог применить колдовство. Нет уж, береженого и Айбиэм бережет!

Поэтому Лаптев очень быстро нашел другой выход. Тут ему опять помогло шило, обнаруженное в рукояти кинжала. Он проколол две дырки в ремне от колчана, выдернул из вязаных штанов-«колготок» толстую шерстяную нитку, свил ее поплотнее, продел оба конца нитки через проколотые дырки и через ажурную оправу зеркальца, а затем крепко привязал зеркальце к ремню. Теперь и обе руки были свободны, и зеркало постоянно светило вперед — стреляй не хочу.

В общем, вновь приободрившись, Лаптев решительно поставил ногу на верхнюю ступеньку.

Потом он, посвечивая зеркалом, довольно быстро спустился вниз, туда, где в стенке колодца обнаружилась каменная арка, а за ней — длинный и узкий сводчатый коридор, обложенный диким камнем.

Но едва Толька вошел в арку, как наверху послышался омерзительный каменный скрежет. Плита, которую Лаптев так легко снял с колодца, сама по себе, без чьего-либо видимого вмешательства, вновь закрыла выход из подземелья…

Толька не очень испугался и не стал истошно кричать, как в старом фильме «Иван Васильевич меняет профессию»: «Замуровали, демоны!» Наверно, потому что считал, будто ему пара пустяков вышибить эту трехсоткилограммовую крышку и освободить себе дорогу. В конце концов, это даже хорошо. По крайней мере, знаешь, что с тылу у тебя Никого нет, а если карлики-дварфы начнут сдвигать плиту, то наделают много шума. Толька это, несомненно, услышит и сумеет подготовиться к обороне.

Поэтому Лаптев сосредоточил свое внимание на том, что находилось спереди. То есть на сводчатом коридоре, который был освещен лучом зеркала и просматривался метров на двадцать пять вперед.

В коридоре никого и ничего покамест не наблюдалось. Во всяком случае, на протяжении освещенного пространства. Только замшелые камни и ничего больше. Никаких ниш или боковых ходов, где могли таиться вероятные противники, не замечалось. Тишина стояла гробовая, даже более зловещая, чем над оврагом, где жила Крокодилообразная Черепаха.

Долгое время безмолвие нарушало только щелканье Толькиных шагов. Деревянные сандалии так и брякали по неровному каменному полу.

Конечно, Тольке эти стукалки немного действовали на нервы. Ясно, что если духи имеют слух, то уже приготовились встречать незваного гостя. И явно не хлебом-солью.

Каким оружием воевать с духами, Трундакс объяснил, а вот рассказать, что сами духи могут против Тольки применить, как-то позабыл. Ведь они же, духи эти, по идее бестелесные, то есть ни мечом, ни копьем, ни стрелой воспользоваться не могут. Но коль скоро Трундакс дал против них снадобье, значит, они вовсе не безобидные. Да и карлики, если приспособили духов сторожить сокровища, небось надеются не только на то, что они будут просто так маячить или выть дурными голосами. Тем более что все это — духи воинов, пусть не самых лучших, раз бросили своих товарищей, но все же наверняка обученных воинскому искусству.

Толька прошел уже шагов пятьдесят, но духи не показывались. Во всяком случае, там, куда светило зеркальце. Время от времени Толька и назад посвечивал, подозревая, что духи могут и прямо из стены появиться, где-нибудь у него за спиной. Однако все было по-прежнему тихо. Насчет того, что «спокойно», конечно, не скажешь. Напротив, чем дальше Лаптев продвигался вперед, тем больше он волновался. К тому же коридор казался бесконечным и выглядел на редкость однообразно: Тольке даже почудилось, будто он шагает на одном месте, ровным счетом никуда не двигаясь.

Пройдя еще пятьдесят шагов, «сэр Заовражный» всерьез над этим задумался. А что, если это действительно так?! Что, если духи и впрямь ему мозги пудрят? Он-то их в виде белесых привидений себе представляет, а они могут быть вообще невидимыми, тем более при свете. Конечно, каким образом они могут заставить Тольку топтаться на месте, было неясно, но Лаптев уже понял, что в этом мире все возможно, а потому особо не пытался разобраться, как они это делают. Гораздо важнее было выяснить, так это или не так.

Толька приметил на правой стене коридора один крупный камень, который намного больше других выступал из кладки. Камень располагался примерно в десяти шагах впереди. Пройдя эти десять шагов и оставив камень за спиной, Толька пошел дальше. Пару раз он оглядывался на камень, убеждаясь, что удаляется от него. Потом камень вроде бы перестал просматриваться — свет от зеркала до него уже не доходил. Однако через некоторое время Толька заметил впереди себя другой камень, выступающий из стены. Очень похожий на тот, что вроде бы остался далеко позади.

Поравнявшись с камнем, Толька разглядел его получше. И чем больше глядел, тем ему больше казалось, будто это тот же самый камень. Хотя, конечно, может быть, он просто забыл, как тот, первый, выглядел.

«Надо его пометить!» — решил Лаптев. Он вытащил кинжал, выщелкнул из рукояти шило и нацарапал на камне косой крестик. После этого решил идти дальше вперед.

Сзади камень исчез из виду, но вновь что-то похожее появилось впереди. Добравшись до камня и рассмотрев его как следует, Толька углядел на нем свою отметину.

В эту минуту его охватило жуткое ощущение беспомощности и слабости перед всякими там потусторонними силами. А духи, которые, должно быть, только того и ждали, не замедлили себя проявить.

Сперва откуда-то послышалось какое-то настырное, низкое и монотонное гудение, вроде как от трансформатора: «у-у-у-у-у-у…». Потом в это гудение вплелись резкие, противные, звеняще-режущие звуки, похожие на те, которыми сопровождается работа циркулярной пилы: «вз-зы-ы-ы-ы! Вз-зы-ы-ы-ы!» Еще через несколько секунд по Толькиным ушам заскребли мерзкие скрежещущие шорохи, как будто кто-то шкрябал наждачной бумагой по алюминиевой сковородке. И «трансформатор», и «циркулярка», и «наждак по сковородке» отнюдь не заглушали друг друга, а лезли в уши почти одновременно. От всего этого концерта можно было запросто свихнуться.

Но Толька все-таки не свихнулся. Он рассвирепел и заорал:

— Эй вы, рыцари дохлые! Чего воете из-за стенки? Боитесь?! Слабо вылезти?!

И тут стены подземного хода аж задрожали от безумного, истерического, воистину дьявольского хохота:

— О-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха! И-хи-хи-хи! У-ху-ху-ху! — оглохнуть можно было. К тому же и «трансформатор» продолжал гудеть, и «циркулярка» взвывала, и «наждачная бумага» шкрябала.

— Чего ржете? — крикнул Толька. — Смешинка в нос попала? Придурки! Крыша поехала?

После чего, не обращая внимания на хохот невидимых врагов, двинулся дальше вперед по каменному коридору. Хотя был почти уверен, что опять окажется рядом с камнем, помеченным крестиком.

Едва Лаптев сделал первый шаг, как хохот стал заметно слабее, потом еще слабее, затем исчезли наиболее истерические и заливистые хохотунчики, после этого постепенно затихли гудение «трансформатора», визг «циркулярки», шкрябанье «наждака». Наконец, послышалось какое-то разочарованное и унылое: «Хы-хы…» — и весь концерт закончился.

— Что, охрипли, что ли? — вызывающе-ехидно спросил Толька. — Голоса потеряли, алкаши недоразвитые?! А слабо еще поорать? Мне понравилось! Я тоже орать люблю!

И чтобы подтвердить свои слова, завизжал ломающимся голосом:

— «Ай-яй-яй-яй! Убили негра! Ай-яй-яй-яй! Ни за что ни про что!»

У него получилось гораздо противнее, чем у духов. Похоже, что на них Толькина визжалка про несчастного негра из клипа «Запрещенных барабанщиков» подействовала даже сильнее, чем «концерт» на Тольку. Со всех сторон послышались какие-то охи-вздохи, не то «фу-у-у!», не то «бу-у-у!».

А Толька, разохотившись верещать, завопил:

— «Упала шляпа! Упала на пол!»

Должно быть, он этим своим исполнением (до «нанайцев» ему, конечно, далеко было) сильно достал