– Алик. Вопросы задаю только я. Больше никто. Отвечать можно все, что захочется, понятно вам или непонятно – это совершенно несущественно. Главное, чтобы на каждый мой вопрос получился бы ваш ответ. Начнем?

– Да.

Сеанс начался. Сэнсей откинулся на спинку кресла и спросил (небрежно, без всякого нажима):

– Где храбрец?

– Его будут в печку сажать, – немедленно откликнулся Алик и радостно заулыбался, ужасно довольный, что у него так быстро и ловко получилось.

Я давно уже привык к странным вопросам. И к странным ответам я привык тоже, но это, видимо, был случай, неожиданный даже для сэнсея. Он молчал, разглядывая радостного Алика со странным выражением: то ли ему сделалось вдруг интересно, то ли он вообще был ошеломлен.

– А где трус? – спросил он наконец с недоверием в голосе.

– Побёг всех закладывать!

Сэнсей помолчал и осведомился вкрадчиво:

– Джека Лондона почитываем?

– А кто это?

Но сэнсей не стал задерживаться на Джеке Лондоне (рассказ «Зуб кашалота» в переводе Клягиной- Кондратьевой).

– Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? – спросил он требовательно.

– Рыцарь.

– Какой рыцарь?

– Железный. Блескучий. С копьем.

– А как он скачет?

– Во всю Ивановскую! – радостно выпалил находчивый юный джентльмен.

Я слушал их вполуха, а сам смотрел на элегантного родителя и только диву давался поразительному его равнодушию к происходящему. Поначалу он, надо сказать, заинтересовался: глазки заблестели, сел он пряменько и, полуоткрыв змеиный рот, с любопытством переводил взор свой с сэнсея на мальчишку и обратно, явно пытаясь понять, что происходит, – обычная реакция свежего человека на наши экзерцисы. Но потом, довольно скоро, отчаялся, видимо, что-либо понять, поскучнел, потускнел, откинулся в креслах и принялся задумчиво играть со своей зловещей указкой, – ловко, виртуозно, неуловимо для глаза то отправляя ее в небытие, то снова возвращая из ниоткуда, словно это была у него волшебная палочка. Странный, однако, родитель. Хотя видывали мы и не таких, конечно.

– …Что сделала эта кошка?

– Она съела тигра.

– А что сказала кошка?

– Я победила тигра! Я съела тигра!

– Откуда взялся тигр?

– Он там был. Светлогорящий.

– Тигр, о тигр светлогорящий в глубине полночной чащи? Этот?

– Нет. А тот, который любит все.

– Не тигр, а Тигра?

– Да! Я победила Тигру! Я съела Тигру!..

Сэнсей уже вязал – щелкал спицами, высоко поднимал руки, продергивая нити, но глядел он только на мальчишку и не видел он сейчас никого и ничего, кроме мальчишки. И не слышал. И не замечал. Можно было бы, например, уронить на пол компьютер, или запустить на полную мощь «Полет валькирий», или, скажем, подраться с родителем, – сэнсей ничего бы этого не заметил, только голос повысил бы да задрал бы до потолка свои голые брови.

Вообще-то я все понимаю: вопросы – это серьезно. В конце концов, с вопросов начинается все-все-все в этой жизни. Например, вся наука. Это любой дурак знает. Даже последний дурак знает, что правильно поставленный вопрос содержит в себе половину ответа… Не будем спорить о цифрах, половину – вряд ли и далеко не всегда, но – заметную долю, да, несомненно, содержит. Однако сэнсей-то не ставит ПРАВИЛЬНЫХ вопросов! Правильно поставленные вопросы его совершенно не интересуют. Было время, когда я часами сидел, уставясь в стену, и перебирал в памяти какой-нибудь сеанс, мучительно пытаясь уловить стратегию, или хотя бы тактику, или хотя бы мимолетный смысл в этой череде вполне бессвязных фраз с вопросительной интонацией. И не находил ничего.

– …У папы черные глаза, у мамы черные глаза, а у сына – серые. Верите, что такое может быть?

– Верю.

(Они уже играли в «веришь-не-веришь».)

– А что у папы серые глаза, у мамы серые глаза, а у сына черные, верите?

– Не-а. Не верю.

– Правильно не верите. А что кузнечик слышит ногами, верите?