проходили сначала в Мадриде, а потом в Коста-Рике, хотя 12 октября 1492 года, в два часа ночи, дозорный с «Пинты» Родриго де Триана закричал «Земля!», завидев небольшой островок Багамского архипелага, который сегодня называется Сан-Сальвадор.
По словам Депардьё, он подошел к роли отважного мореплавателя почти как к опере: «Так это видели Дариус Мило и Клодель[55]: в ракурсе сводов собора Богоматери, внушившего ему веру… Я не слишком отдалялся от этой идеи. Я думаю, что в 1492 году не было бы ничего удивительного в том, что человек, ступивший на новую землю, подумал бы о Боге, о рае. Потом все пошло хуже…» С этой точки зрения почти ничего не изменилось, считает актер: «Почему такие люди, как Армстронг, ступивший на Луну, сошли с ума? Колумб тоже это испытал. Нельзя управлять кораблем так, как управляют страной. В этом была его погибель».
Спустя пятьсот лет и несколько часов «величайший европейский фильм за всю историю» был показан в более чем 4500 кинотеатрах по всему миру (во Франции — в 230 кинозалах). Несмотря на такую мощную кампанию, «1492» не привлек толпы зрителей, а критиков поверг в сомнения. «От этого фильма не ждали чего-то большего, кроме красивого зрелища, дающего радость телу и покой уму, — писала газета «Юманите». — В нем даже каждые пятнадцать минут мелькает какой-нибудь удачный кадр, например, когда Колумб объясняет своему сыну форму Земли на апельсине или “открывает Америку” сквозь рассеивающийся туман (поклон “Апокалипсису сегодня”). В остальном зритель, знакомый с историей, всегда предугадывает сюжет на пять минут вперед. С этим ничего не поделаешь. Ридли Скотт, создавший, как сказал бы Жозеф Прюдом, свой самый безликий фильм, подтверждает против воли, что его индивидуальность ярче проявляется в лирических произведениях (“Дуэлянты”, “Тельма и Луиза”), чем в эпических полотнах (“Чужой”, “Легенда”)».
В результате, вынесла свой приговор газета «Монд», получился фильм о большом приключении, снятый довольно занудно; режиссер ограничился ролью «судебного пристава, записывающего показания свидетелей (до последнего слова), и регулировщика, разруливающего массовку и звезд». Однако, отмечается в статье, в отличие от привычных блокбастеров о жизни великих людей, приключение Колумба ясно представлено как неудача; фильм не создает никаких иллюзий по поводу трагических последствий освоения белыми Вест-Индии. «В странной попытке спасти героя, несмотря на последствия его поступка, показано мужское противостояние между Колумбом и министром Санчесом перед королевой Изабеллой, — подхватывает журнал “Кайе дю синема”. — Вывод: важен поступок сам по себе, что бы за ним ни последовало. Эта спорная мораль (смелость поступка оправдывает его последствия?) в конечном счете оказывается моралью всего фильма: съемочная эпопея, вся затея с производством как будто отбила желание найти те художественные решения, каких требовало подобное столкновение и с Историей, и с киноиндустрией».
За океаном фильм обернулся финансовой катастрофой, и критики не скрывали своего разочарования. Конечно, видеоряд просто роскошен, а Депардьё играет мощно, но самому фильму, как ни крути, явно не хватает эмоциональности. «Благодаря единственному сильному актеру — Депардьё — в фильме появляются наметки страстей, которые совершенно не развиты в сценарии… “1492: Завоевание рая” — не провальный фильм, но в нем нет направляющей идеи, а потому он не столь интересен, как то, что сопутствовало его созданию. Только великий творец мог бы воздать должное всем темам, связанным с биографией Колумба», — писала газета «Нью-Йорк тайме».
Хотя игру Депардьё совсем не критиковали, он был удручен провалом фильма, практически лишившим его надежд вновь отправиться на завоевание Америки. Почти лишившим. Но актер настоял на том, чтобы самому снять в 1992 году картину «Мой отец — герой» — голливудский ремейк фильма Лозье — по одной простой причине: «Я зажег запал, снявшись в “Виде на жительство”, и я ничего не имею против американцев». При этом он напомнил о своем, если так можно выразиться, послужном списке на военной базе в Шатору, во времена своей бурной юности: «Порой там вспыхивали драки, разбивали носы, рассекали брови, и вдруг кто-то хлопал меня по спине: “Жерар, соте оп…” И мы шли пропустить стаканчик. Это средство по-прежнему помогает…» Средство действительно сработало — но не столько из сопереживания, любовно описанного актером, сколько благодаря огромным финансовым вложениям в рекламу фильма «Мой отец — герой» по всему миру. Вот один пример: в Германии оригинальный фильм Лозье показали в 80 кинотеатрах, его посмотрели 80 тысяч зрителей; американский ремейк крутили в восьми сотнях кинозалов, и, понятное дело, количество зрителей было вдесятеро больше… Сборы, само собой, привели в восторг нового друга Депардьё — продюсера Джеффри Катценберга, который также возглавлял студию Диснея и кинокомпанию «Тачстоун Пикчерз».
Личная жизнь Депардьё складывалась гораздо менее удачно. В том же 1992 году было официально объявлено о его разводе с Элизабет. Близкие друзья восприняли эту новость неоднозначно: несмотря на бури и потрясения, пережитые этой парой, чета Депардьё всегда казалась им сплоченной любовью к жизни и страстью к театру. Одни надеялись, что это просто размолвка, которых не избежала ни одна супружеская пара. Другие понимали, что это решение необратимо, поскольку одновременно с ним была предана огласке связь Жерара с манекенщицей Карин Силла. Актер влюбился в нее больше года назад, их дочь назвали Роксаной в честь героини «Сирано де Бержерака»[56]. Для «желтой прессы» это была манна небесная: статьи о тайном, а затем обнаружившемся романе полились дождем, а тем временем бракоразводный процесс затянулся на многие годы. В книге интервью, написанной Лораном Нейманом, Депардьё подробно и не без угрызений совести рассказывает об этом эпизоде из своей жизни: «По сути, мне следовало развестись сразу после рождения Роксаны. Ясный и четкий разрыв многое бы прояснил. Но это не так легко, как кажется. Нельзя развестись, щелкнув пальцами. Мои родители тоже не могли развестись, потому что, несмотря на всё, что они пережили — хорошее и не очень, — они любили друг друга. <…> Мы с Элизабет пытались развестись почти двенадцать лет. Помимо моих любовных приключений, моих личных проблем и наших семейных отношений, на чашу весов была брошена зависимость Гийома от наркотиков[57]. Элизабет принимала это очень близко к сердцу. Я же, наоборот, занял более отстраненную позицию. Я считал, справедливо или нет, что наши тревоги делу не помогут, его надо просто лечить. Да, это правда, я предпочел исчезнуть, когда ситуация стала неуправляемой. Ты можешь сказать, что это было трусостью. Но я знаю, что сделал это, чтобы защитить свою семью, и Гийома тоже. Отчалить, пусть всё само уладится. Хотя я не возражаю, когда сегодня говорят, что это было подлостью. В этом тоже есть доля истины…»
Когда журнальные бури утихли, Депардьё вернулся к тому, что знал лучше всего, — к кино. Он появился на большом международном празднестве, устроенном в его честь на Каннском фестивале. В мае 1992 года актер согласился стать председателем этого кинофорума и был тем более этому рад, что смог по должности устроить закрытый показ фильма «Opening Night» Джона Кассаветиса. Американский режиссер, остававшийся на обочине голливудской киноиндустрии и скончавшийся в 1989 году, во Франции уже давно считается культовым. Однако потребовались годы, финансовые вложения и моральная поддержка Депардьё и продюсера Жан-Луи Ливи, чтобы несколько фильмов Кассаветиса попали на афиши во Франции. Показ «Opening Night» стал отправной точкой для открытия его творчества[58]. На Круазетт был организован особый сеанс, на который Депардьё явился вместе с Джиной Роуленде, женой и музой Кассаветиса — человека, совершившего переворот в киноискусстве благодаря импровизации в таких фильмах, как «Тени», «Лица», «Глория» и др. Картине был оказан триумфальный прием, и к этому триумфу примешивалось волнение, что восхитило Депардьё: «Когда смотришь фильмы Кассаветиса, не возникает никакого языкового барьера: он говорит на всеобщем языке, языке мук любви и силы жизни. Он показывает нам, кто мы такие. Я люблю фильмы Кассаветиса и буду их защищать!»
Он готов был это делать даже путем личного участия: три года спустя сын режиссера Ник Кассаветис пригласил его сниматься в Солт-Лейк-Сити в своем первом фильме «Срывая звезды»[59]. Депардьё продюсировал этот фильм вместе с компанией «Ашетт Премьер», возглавляемой его другом Жан-Люком Лагардером. В этой семейной истории он сыграл канадского дальнобойщика, а его партнерами выступили Мариза Томеи, Гари Олдмен и, разумеется, Джина Роуленде, для которой он не жалел теплых слов: «Рядом с ней происходит нечто прекрасное. Она чутко повинуется инстинкту, я чувствую это здесь (касается своего носа) и здесь (прикасается к животу). С ней никогда не ощущаешь затраченного труда, это в самом деле благодать. Несмотря на бури, через которые она прошла
