рассказывал о своих полётах и о космонавтах не как о суперменах, а как о людях, которые сомневаются, ошибаются, болеют. Я сделал такой документальный фильм. Его не хотели показывать, а потом он приз получил на международном фестивале.
А на ранних вещах Стругацких воспитывались не только космонавты — вообще целое поколение.
Сейчас вот иногда вспыхивает спор, мол, нужна опять национальная идея. Я решил задуматься над этим. Меня Стругацкие приучили думать надо всем. Приведу пару примеров.
Люди до сих пор не сумели дать внятных определений самым основным понятиям. Что такое человек? Что такое любовь? Ни у Брокгауза, ни в Большой Советской — любовь ещё худо-бедно есть, а человек… Меня это потрясло. Я стал думать и выдал своё определение: „Человек — это такое животное, которое всегда хоть чем-то, но всё-таки недовольно“. А когда нас отбирали в космонавты — по здоровью, я точно так же обнаружил, что медицина не знает определения здорового человека. Военные врачи просто издали приказ под соответствующим номером: давление — такое-то, температура — такая-то, моча, кровь и т. д. Отклонение столько-то процентов — в пределах нормы. Но меня не устроило. Что это за здоровье такое — по моче и отклонениям! И я придумал: „Здоровый человек — это тот, у которого каждый раз болит что-то другое“. Если всё время одно и то же — больной. Если ничего не болит, значит, уже мёртвый.
Теперь вернёмся к национальной идее. Вряд ли тут можно придумать что-то новое. И я вспомнил финал „Пикника на обочине“. Это же просто манифест справедливости — причём самыми понятными словами.
Обычно хотят справедливости для себя и несправедливости для врагов. Справедливость для всех только звучит в гимне США — в жизни её там нет. В любой стране мира собери сто человек — обязательно найдётся хотя бы один, который скажет: „Почему это справедливость Для всех? Все — не заслужили“. А мне кажется, заслужили. И не только справедливости, но и счастья, как у Стругацких.
Я тогда не понял финала их повести: замах серьёзный, а решение какое-то детское. А теперь вот думаю, что это и может стать нашей национальной идеей. Ничего мы не придумаем лучше».
Это говорит космонавт, дважды Герой Советского Союза, коммунист и доктор физматнаук.
Вернёмся в год 75-й. Аркадий рассказал тогда Георгию Михайловичу о семинаре Бориса в Ленинграде, а Гречко — сам ленинградец и как раз после полёта ещё не добрался до родного города. Как только появился на берегах Невы, уточнил у АНа дату и тут же посетил семинар, сделав приятный сюрприз и БНу, и его ученикам. ТВ на этот раз за ним не увязалось. Обсуждали заочно Борю Штерна из Киева, и Георгий Михайлович рассказ похвалил. Сказал, что главное, интересно и весело. Потом все голосовали, как это принято было, выставляя баллы копейками, и на собранные рупь тридцать дружно попили кофе.
А за десять дней до этого семинара, 6 апреля, в Ленинград приезжает АН, возможно, 16-го он даже ещё был в городе, но, как мы уже знаем, на ленинградский семинар АН не ходит. Да и вообще как-то у братьев в этот раз всё на бегу: делаются поправки к сценарию «Парня», сочиняется заявка на сценарий «Пикника», обсуждается ещё одно продолжение «Понедельника», так и не состоявшееся никогда…
Ну а как дела в «МГ»? 30 апреля АН пишет уже из Москвы:
«Был у Медведева. Тошнило, но я держался молодцом. Суть свелась к следующему. Одобрение они согласны хоть сейчас же дать — но только по М и ТББ, а по ПнО у них есть „серьёзные сомнения“. Насколько я понимаю, сомнения эти имеют источником редактора нашего Зиберова, ибо он а) кандидат философских наук и опытный идеологический работник и б) был на БАМе и выяснил, что современной молодёжи необходимы произведения о БАМе без всяких там глупостей. Что ж, памятуя, что с паршивой овцы бери, что дают, поставил условием немедленную выплату одобрения по М и ТББ и присылку официального письма от издательства с перечислениями претензий. Полагаю, это самый верный путь. Клянчить одобрения на ПнО — унизительно. Упрямиться и отказываться от одобрения на М и ТББ — глупо. А когда получим суммы и обещанное письмо — там видно будет».
В мае так же проездом БН в Москве; кажется, он едет в очередной раз в Польшу. Там опять есть за что получить денежки — вышло целых три или четыре книги.
С 16 по 20 июня — снова АН в Ленинграде. Они вдвоём готовят материалы к документальному фильму «Встреча миров» для киностудии «Укрнаучфильм», а 18 июля АН уедет в Киев и пробудет там по этим киноделам до конца августа без видимого результата.
А в Москве перед самым отъездом будет забавный случай. АН зайдёт утром к Юре Манину, благо тот живёт через дом от него, но Юру не застанет, дверь ему откроет Володя Захаров, которого Юра, уехавший на очередную конференцию, оставил у себя квартиру сторожить. Какая приятная неожиданность! Слово за слово, решат они по случаю такой «неназначенной встречи» выпить бутылочку вина. В ближайшем магазине окажется только «Эрети». Что ж, отлично. И пойдёт оно по летнему дню и под увлекательные разговоры изумительно хорошо. Аркадий ещё дважды сходит в магазин, успев до обеденного перерыва. Расстанутся они примерно около четырех пополудни, и Захаров насчитает в кухне под столом ровно семь пустых бутылок. Причём АН после этого пойдёт домой работать, ну, например, над какой-нибудь статьей или тем же сценарием научно-популярного фильма, а вот Владимир Евгеньевич поймет, что уже ни на что не способен, и ляжет спать. Зато после он напишет замечательное стихотворение, в котором с документальной точностью упомянет эту историю:
Улус Джучи
