— Короче, пока я жива, живи своей жизнью и поверь мне, очень скоро Никитка одумается. Он же тебя безумно любит… И я вовсе не хочу, чтобы он стал таким же непримиримым, как его бабка…

Варя безмерно удивилась. Мама жалеет о своей непримиримости? Невероятно!

К ужину Никита явился надутый.

Интересно, почему же он совершенно не ревновал меня к Эммериху? А Стаса невзлюбил, даже ни разу не видев его? Он своим детским сердчишком чувствует, что Стаса я действительно люблю? А в Эмми он соперника не чуял? Чудеса, да и только!

Никита молча съел все, что бабушка ему положила, вежливо поблагодарил и убежал к себе, не сказав ни слова.

— Мамочка, ну что мне делать? — со слезами на глазах прошептала Варя.

— Ни в коем случае не допускай даже мысли о том, что ты должна всем пожертвовать ради сына! Это самая большая глупость, какую может сделать женщина в твоей ситуации. Если бы надо было жертвовать собой ради спасения жизни и здоровья ребенка, тут даже вопроса быть не может! Но ради каприза — ни в коем случае. Никита мальчик вполне нормальный, здоровенький душевно и физически, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Пойми, он же вырастет, уйдет из дома, а ты останешься с разбитой жизнью и разбитым сердцем, как ни пошло это звучит.

— Мамочка, какая ты умная! Как хорошо иметь такую мудрую маму! — Варя обняла мать, поцеловала раз, другой, третий…

— Ну-ну, все хорошо, Варюшка…

— Мам, я попробую пойти к нему, поцеловать на ночь, уложить…

— Укладывать его не нужно, он уже большой, а поцеловать на ночь — это всегда хорошо. И, кстати, объясни ему, что, помимо всего прочего, тебе нужно зарабатывать деньги. Это он поймет. И не заводи с ним разговоры про Стаса.

— Не факт, что он вообще будет со мной разговаривать.

Варя как в воду глядела. Войдя в детскую, она увидела, что Никита лежит в постели, отвернувшись к стене, и делает вид, что спит крепким сном, хотя она понимала — он притворяется. Ну и пусть, даже с некоторым облегчением подумала она, подошла и поцеловала его в затылок.

— Ну спи, ревнивый дурачок, — прошептала она.

— Притворяется спящим? — усмехнулась Анна Никитична, когда Варя спустилась в кухню.

— Конечно!

— Ладно, все образуется, помнишь, кто так говорил? Варя рассмеялась.

— Чего ты смеешься? Не помнишь?

— Помню, конечно. Лакей Стивы Облонского, да? А смеюсь я потому, что наш оператор Борис Аркадьевич обожает так же экзаменовать артистов. А я ни разу не опозорилась, и он меня за это нежно полюбил!

Когда Варя уже легла, позвонил Стас.

— Варежка, я дико соскучился!

— И я. Дико!

— Ты прилетаешь в пятницу, да? Не дали тебе побыть с сыном? Может, возьмешь его с собой, у него же каникулы?

— Не получится, я тебе потом объясню! Стас, скажи, почему они все к тебе сперва обращаются? И Димка, и Нина?

Он рассмеялся.

— Уважают! Считают меня эдаким домостроевцем. Но это же неплохо! Или тебе обидно?

— Нет, даже приятно. Но немножко странно…

— Ерунда, привыкнешь! Вот что, Варежка, на эту тусовку, будь она неладна, нужно какое-то зашибенное платье!

— Какое? — не поняла Варя.

— Зашибенное! Чтобы все, кто тебя увидит, говорили — зашибись! Ты там подумай, может, что-то найдешь!

— Вообще-то странно, что ты мне его еще не купил, как ту шляпку.

— Не успел просто! Варежка, я тебя встречу, у меня там перемены в расписании.

— Правда? Какое счастье!

— Неужели послезавтра я тебя обниму? Я уже стал варькоманом и сейчас у меня ломка.

— Господи, как я тебя люблю!

В самолете Варя сидела у окна. Рядом уселись две русские девушки. Красивые, прекрасно одетые. Одна из них перед тем, как выключить мобильник, кому-то позвонила.

— Петушок, я уже в самолете! Скоро увидимся, да? Я не просто довольна, я счастлива!

По-видимому, Петушок что-то хорошее говорил ей, потому что она все шире улыбалась. Потом пролепетала что-то неразборчивое, чмокнула невидимого Петушка и отключила телефон.

— Ну чего, чего он говорит?

— Что я типа офигенно потрясающая!

Девицы прыснули.

— Ты, конечно, офигенно потрясаешь мужскими кошельками!

Они засмеялись. Бедные, бедные, думала Варя, у них нет такой любви, как у нас со Стасом… Но им, наверное, и не надо…

Стюардесса разносила свежие московские газеты. Варя взяла одну наугад. Просмотрела, и ей стразу стало скучно. Сложила и сунула в карман переднего кресла. Закрыла глаза и представила себе лицо Стаса. И вдруг совершенно дурацкая мысль родилась в голове. Почему он так легко согласился, чтобы я играла в антрепризе с Димой? Неужто совсем не ревнует? Или так железно в себе уверен? Или во мне? А я-то в себе уверена? Да! Да!! Да!!! Мне никто, кроме Стаса, не нужен!

— Гелька, глянь, твой Стас какой теперь стал!

Варя открыла глаза и облилась холодным потом.

Ее соседка держала в руках газету с крупным заголовком: «Новая таинственная любовь Симбирцева» и фотографией — Стас держит в объятиях Варю. Она сразу вспомнила, где это было снято. Кадр из фильма! Но что значат слова «твой Стас»? У этой «офигенно потрясающей» девицы был роман с ним? У Вари потемнело в глазах. А девицы продолжали трещать.

— Интересно, что это за баба?

— Да артистка какая-то. Говорят, Стас ее прямо из-под Шилевича уволок! Он же скорый малый! Раз — влюбился, два — женился, три — развелся!

— А ты с ним совсем завязала?

— Да как тебе сказать, — многозначительно усмехнулась Геля.

— Да так вот и скажи!

— Ну, встречаемся изредка в интимной обстановке, когда есть такая возможность… Но нечасто, сама понимаешь, Петушок у меня ревнивый, а Стас трудоголик…

— Слушай, а чего ж он на тебе-то не женился?

— Да зачем мне это надо? Он, конечно, «звезда», но характер кошмарный, денег не так много, вечно на съемках, а нет, сидит как дурак, роли свои расписывает…

— Как расписывает? — не поняла подружка.

— Кажется, по системе Станиславского, что ли. Играет какого-нибудь дуболома, а сам ему биографию придумывает. Тоска, одним словом! В койке хорош, это да, но для меня не это главное, сама знаешь!

— Ну, твой Петушок тоже не очень щедрый.

— С чего это ты взяла?

— А чего эконом-классом летаешь?

— Дура ты! Мне свободные средства нужны, беру билет в эконом-классе, он мне отстегивает за бизнес, разница существенная получается!

Варю тошнило.

Привыкай! Сказала она себе. Ему тридцать шесть, у него до тебя была тьма женщин, и мало кто из них откажется обсудить с подружкой его личную жизнь в связи со своей… А сколько еще девок привирают? Это