нем афиша родео с фотографией дающей «свечку» лошади и с описанием подвигов… «Серого Кугуара, единственной брыкливой лошади, которая по силе и свирепости может справиться с Кугуаром — знаменитым в свое время «людоедом».

Двое приезжих толковали о родео, и, понятно, разговор зашел у них о Сером Кугуаре и о том, «как он умеет брыкаться».

— Ребята говорили мне, — сказал один из них, — что Серый Кугуар в подметки не годится настоящему Кугуару в смысле норова. Похоже, то был просто дьявол!

Они продолжали беседовать на эту тему, когда как раз перед телеграфным столбом, к которому прибита была афиша о Сером Кугуаре, остановилась повозка с зеленью, запряженная мышастой лошадью.

Человек на веранде усмехнулся слегка при виде старой лошади, которая стояла как бы для сравнения с знаменитым серым бойцом, потом, указывая на нее пальцем, заметил:

— Глянь-ка, Клинт, не старый ли это Кугуар? Цвет-то у них одинаковый.

Человек, которого звали Клинтом, улыбнулся было, но улыбка сошла с его лица, когда он, присмотревшись к старой лошади, увидел, в каком она была состоянии, потом, заметив у лошади на спине следы седла, он сказал:

— Нельзя знать, быть может, когда-то и на нее было трудно сесть, но во всяком случае это было очень давно.

— Да, — согласился другой, — это чудо, как она еще может ползать. Интересно, куда девался этот человек из Общества защиты животных, что все вертелся там, на родео. Я охотно помог бы вздернуть на вешалку негодяя, который гоняет такую развалину.

Скоро разговаривающие увидели, как из ворот отеля вышел человек с пустой корзиной и взобрался на повозку, в которой запряжена была мышастая лошадь. Он сразу взялся за кнут и за вожжи и принялся работать, чтобы пустить лошадь рысью.

Клинт готов был вскочить, когда увидел, как кнут опустился на шкуру лошади, но другой удержал его за руку.

— Брось, старина, его живо накроет Защита животных.

Человек, которого звали Клинтом, уселся снова, но у него все кипело внутри, и он был не слишком словоохотлив, когда его собеседник переменил разговор, стараясь уйти от старых лошадей и тому подобных тем. Он не сразу ответил, когда его приятель повел речь о северном крае. Правда ли, дескать, что «Рокин Р.» через год, через два ликвидирует свои дела?

— Почему, скажи-ка? — спросил он Клинта.

Клинт обернулся к нему и, усмехаясь тому, как он ловко перевел разговор на другую тему, ответил:

— Надо думать, Старый Том чувствует, что скоро его хватит кондрашка, а кроме того, его заели новые компании и дела у него сходят на нет.

— А ты что собираешься делать, когда закроется «Рокин Р.»? Ты вот уже сколько раз уезжал оттуда за последние годы и все возвращаешься назад, будто свет клином сошелся на этих местах.

— Я стал оседлым человеком, — сказал Клинт, понемногу заинтересовываясь новой темой. — Ты знаешь тот лагерь, где я объезжал лошадей, когда только начал работать для «Рокин Р.»? Так вот, мы с ребятами покупаем этот лагерь у Старого Тома Джервиса, вернее, мы сговорились с ним, что при ликвидации он будет продан нам — лагерь и тысяча акров прерии вокруг него. Я думаю, этот гурт скота, что я здесь собираю сейчас, — последний, который я покупаю для Старого Тома. Буду хозяйствовать сам…

Пришел последний день родео, и Клинт в ту же ночь должен был отправляться на Север с закупленным для Старого Тома транспортом скота. Под вечер он сидел со своим другом на веранде отеля, излагая ему свои планы на будущее, и снова они увидели, как у телеграфного столба, на том же точно месте, что и несколько дней назад, остановилась повозка, запряженная старой мышастой лошадью.

На этот раз оба заметили ее сразу, и беседа их почему-то прервалась. Они невольно задумались: эта старая тень лошади привела им на память жестокие удары жизни, события, которые давно уплыли в прошлое, и дни, которых было не вернуть. Что-то забытое, заглушенное новыми радостями и печалями, заворочалось в душе у Клинта при виде этой лошади. Он не мог оторвать глаз от морды с белой отметиной и прочного костяка, хотя на всем этом лежала печать многих испытаний и перемен.

Зеленщик уселся на передок повозки и взялся за кнут. Приятель Клинта, снова пытаясь отвлечь внимание друга, спросил его:

— Что сталось с той лошадью, с Дымкой, которая…

Но Клинта уже не было возле него. Только хлопнула дверь веранды, и в окне мелькнула фигура пробегавшего мимо ковбоя. В мгновенье ока он был уже на повозке, бульдожьей хваткой вцепился в оторопевшего зеленщика и сбросил его с передка на землю…

В конторе шерифа телефон зазвонил так, что аппарат заплясал на столе джигу, и когда тот поднес к уху трубку, он услышал оглушительный женский визг: «Кого-то убивают кнутом возле Каса-Гранд-Отеля! Ради бога, скорей, бегите скорей!»

Шериф появился на сцене и сразу понял, в чем дело.

Как человек, знающий свое дело, еще на бегу он постарался выяснить, из- за чего произошла свалка. Он взглянул на старую лошадь, ребра которой протыкали шкуру, и на следы кнута на ее спине. Он знал лошадей не хуже, чем знал людей, и когда он увидел следы того же кнута на лице у человека, который лежал на земле, он усмехнулся и остановился посреди мостовой.

— Слышь, ковбой, — сказал он не спеша, — эдак от него ничего не останется, а нам ведь придется составлять протокол. Мне неохота бегать потом по улицам и расспрашивать, кто это был.

Клинт обернулся при звуке его голоса, смерил взглядом шерифа, потом снова наклонился над своей жертвой и сломал кнутовище об его голову, затем он вытер свои руки и стал выпрягать лошадь из повозки.

Этот вечер ушел на «расследование». Клинт с шерифом отправился к «цыплятнику» и узнал от него о зеленщике и его способах обращения с лошадьми достаточно много, чтобы посадить этого человека в холодок и подержать его там малую толику времени.

— Я рад, что мы выяснили «подвиги» этого парня, — заметил шериф, направляясь вместе с Клинтом на извозчичий двор — следующее звено «расследования».

Клинт с замирающим сердцем слушал рассказ владельца конюшен о мышастой лошади. Сперва он рассказывал о Сумраке, потом стал углубляться дальше и дальше в его историю и дошел до того времени, когда по всему Юго-Западу и другим местам он был известен под именем Кугуара, как самая неукротимая и свирепая лошадь, какую только видала страна.

Клинт слушал это с гордостью. Он слышал о Кугуаре и его необыкновенных качествах далеко за Канадской железной дорогой и теперь повторял про себя: «Дымка никогда ничего не делал наполовину». Но ему хотелось знать, как случилось, что лошадь превратилась в Кугуара.

Хозяин не знал этого — он не думал, чтобы лошадь была когда-либо чем- нибудь другим.

— В первый раз, — сказал он, — ковбои увидали ее в пустыне, в табуне диких коней и с седлом на спине. Никто не заявлял на нее претензий, и так как эта лошадь охотно брыкалась и дралась, ее продали для родео, и — верьте мне, старому ездоку, — она умела брыкаться.

— Так, — сказал шериф, — одно звено выпало, и нам его не найти.

Ночью к составу, груженному мычащим и ревущим скотом, был прицеплен паровоз, и длинная вереница вагонов потянулась на Север. В заднем вагоне, где было просторней всего, отгорожено было место, а в загородке был ворох хорошего сена, бочонок с водой и старая лошадь мышастой масти.

Эта зима не похожа была на другие Дымкины зимы. Первую часть этой зимы