дикой, мифической страны. Но их грубые лица были грустны, в глазах светились участие и печаль разлуки, некоторые даже шмыгали носами и что-то бубнили, что всегда будут ждать ее, что здесь она всегда найдет добрых друзей и радушную встречу.

Один Вазо выглядел довольным: ведь после отъезда господ он, как и в прежние времена, станет главным человеком в Белом Колодце. Однако когда он поцеловал на прощание колено Эммы, даже в его глазах мелькнуло какое-то сожаление.

– Вы ведь еще вернетесь к нам?

Она знала, что навряд ли это случится. Судьба никогда не возвращала ее в прежние места, и если то, что сказал Эврар, правда и Ренье ищет ее и Герлок, значит, ей уже не придется жить жизнью арденнской глуши.

Их долго провожала целая толпа. Монахи, затянувшие псалом, охотники, мальчишки, даже некоторые женщины с детьми на руках. Эмма сидела на белом иноходце, закутанная в свой старый лисий плащ. Герлок, восхищенная происходящим, крутилась в седле перед матерью, просто сияла, выглядывая из меха лисы, и ее рыжие кудряшки, выбиваясь из-под вязаной шапочки, сливались с ворсом лисьего меха.

Подле Эммы, на своем караковом боевом жеребце, ехал Эврар с новым копьем с кованым наконечником и вычищенным по случаю мечом на бедре. Держался мелит с достоинством господина, но чувствовалось, что ему эти проводы уже надоели. К тому же хотя Эврар и занимался хозяйством в Белом Колодце, но в глубине его души всегда жила непоколебимая уверенность, что только военное ремесло достойно положения господина; всякая же трудовая деятельность была сродни библейскому наказанию за первородный грех тех, кого Господь изгнал из рая, и принижала достоинство благородного человека, возвысившегося над пахотными людьми.

И Меченый словно оживал в предвкушении возвращения в мир. Эх, не зря он все-таки не оставил когда-то рыжую Птичку на произвол судьбы. И если она вновь возвысится до звания признанной жены Ренье – глядишь, и ему обеспечено доходное местечко при дворе герцога. Уж никак не менее начальника охраны ее милости герцогини Лотарингской! Да и не стар он еще для подобной должности. Сколько ему лет, Эврар не имел понятия. В Арденнах порой чувствовал себя едва ли не древним старцем, а как пришлось встать на пути людей Гизельберта – кровь так и взыграла. И где они – годы?

Следом за Эммой и Эвраром ехала нянька Мумма, неуклюже держалась в седле и постоянно испуганно охала, хотя Эврар и подобрал ей самую спокойную из лошадей. Мумма была и довольна, и напугана, что господа забирают ее с собой, однако, недалекая по натуре, она не очень-то и задумывалась о предстоящих в ее жизни переменах. Как и двое подобранных Эвраром для свиты и охраны здоровенных парней с рудника. Они шли пешком с рогатинами в руках и топорами у пояса, вели на поводу вьючных лошадей.

Их долго провожала целая толпа. Наконец у крутого подъема в гору остановились. Маурин в последний раз благословил отъезжающих, люди остались стоять, и Эмма, поднимаясь по склону и оглядываясь, еще долго видела, как они махали ей вслед, делали прощальные древние жесты, предохраняющие от несчастий в пути. И сердце ее невольно сжалось. Когда-то, тоскуя здесь, в глуши, она и не подозревала, что ощутит столь неожиданную тоску, уезжая.

Она догнала едущего впереди мелита, тронула стременем его стремя. Она волновалась за оставленных здесь людей. Ведь если Гизельберт захочет мстить…

Эврар лишь покусывал ус.

– Тут я не господь бог. Не оставаться же было… Ну да ладно, не сопи. Я говорил с местными мужами, да и Маурина предупредил. Будут держать постовых на подступах. Скроются в лес, если что.

Но судьба этих людей его мало трогала. Он весь был уже мыслями в пути.

Дорога оказалась долгой. Дважды им пришлось заночевать в лесу, на третий день – в лесном селении. Эмма удивлялась, как уверенно ведет их Эврар, как хорошо знает дорогу, находя ее по каким-то неведомым ей приметам. Лишь когда они выехали к большому монастырю у реки и Эврар переговорил с настоятелем, он вроде бы помрачнел.

– Придется ехать на юг, в город Стене, где сейчас расположился двор Длинной Шеи. Говорят, он там возводит собор святого Дагоберта. Девка его какая-то там похоронена. Из прежних. А может, как говорит этот аббат, Ренье хочет возведением церкви добиться отпущения прежних грехов. Ренье постарел, сильно хворает и спешит рассчитаться с Господом за содеянное. Говорят, больно религиозен стал.

Эмма спросила, долог ли будет еще их путь. Эврар как-то неопределенно махнул рукой. Она поняла, что долог. Но не огорчилась. Дорога, новые места, новые лица, новые впечатления, даже неудобства пути уводили ее от мрачных воспоминаний о постигшем ее несчастье, не давали времени на переживания. К тому же она вскоре убедилась, что самое страшное, что могло оставить в ее теле насилие, миновало ее, она не была беременна. А значит, ей надо поскорей забыть о прошлом, думать только о дочери, о предстоящей встрече с Ренье.

Ренье решил разыскать их… Долго же она ждала этого! И в глубине ее души стала оживать неясная надежда, смутная, бесконечно далекая, что произойдут наконец в ее жизни перемены к лучшему и она перестанет быть беглянкой в собственной судьбе.

День сменялся днем, а они все еще были в пути. Эврар сознательно уводил их прочь от больших дорог. Не хотел просто неприятностей, ибо узнал, что принц Гизельберт все же смог выбраться из леса. Ничто не могло сгубить сына Ренье, даже дикие чащи.

Из лесу на пролегавший к Стене торговый тракт они выехали в тихий полдень, когда блеклое солнце скупо светило в сероватом сыром небе. И тут же Эврар поднял руку в перчатке, велев остановиться. По дороге, наперерез им, медленно двигался обоз с хорошей охраной. Несколько больших деревянных дормезов – целых домов на гигантских, сплошных, как днище бочек, колесах – двигались, скрипя и грохоча, по покрытой ледяной коркой дороге. Из откинутых ставень окошек дормезов сквозь вышитые занавески валил пар: видимо, внутри обогревалось жаровнями – подобную роскошь могли себе позволить только самые знатные путники. Да и охрана, сопровождающая обоз, и трусившие рядом на осликах упитанные монахи – все указывало, что это караван влиятельной особы. На древках копий охранников чуть трепыхались вымпелы, но на таком расстоянии трудно было разглядеть, что на них за эмблема.

Эврар задумчиво подергал длинный ус.

– Если они едут к Стене, можно будет попроситься примкнуть к ним.

И, оставив своих спутников у леса, он рысью поскакал к возглавлявшему караван вавассору. Вернулся скоро, странно поглядел на Эмму.

– Ее величество королева Этгива следует за супругом из его дворца в Тионвиле в город Стене, к вечеру надеются быть там. И нам позволили пристать в хвосте.

Он поглядел на Эмму пытливо. Она выглядела взволнованной. Королева Этгива, девочка, за которую она когда-то заступилась перед фаворитом Аганоном в парке Реймского аббатства. Ее родственница, юная тетушка. Следует ли ей представиться королеве? Хотя разве та вспомнит ее?

Эврар, видя ее нерешительность, велел им пристроиться в конце обоза. Эмма, подъезжая, разглядела, как колыхнулись занавески на первом дормезе. Видимо, там заинтересовались повстречавшимися путниками. Эмма отвернулась. Придерживая перед собой дочь, отвечала на ее бесчисленные вопросы. Но когда вновь повернулась, увидела, как женская ручка, сверкнув золотыми браслетами, сделала жест верховному вавассору приблизиться. Потом всадник подъехал к ним.

– Госпожа, – обратился он к Эмме, – моя королева приказывает, чтобы вы приблизились к ней.

Эмма увидела ее чуть покачивающейся при толчках в окошке. Смутно помнила королеву еще шустрым обиженным подростком. Теперь же ее разглядывала темноглазая молодая женщина, остроносенькая и румяная, миловидная. Из-под меховой опушки ее капюшона был виден обвивавший чело золотой обруч с яркими каменьями и длинные узорчатые серьги.

Подбородок достойно поднят, но на устах улыбка.

– Я сразу узнала вас, герцогиня. Скорее не вас, а ваш плащ. То-то, помню, скандал был из-за него с принцессой Гизеллой. А кто эта маленькая девочка? Сейчас угадаю. Клянусь спасением души – не иначе, как ваша дочь, принцесса Адель Лотарингская.

Королева Этгива оставалась все такой же болтушкой. А вот Эмма от волнения не могла и слова произнести. Молча ехала подле грохотавших колес дормеза.

Этгива же вдруг велела остановиться. Распахнула дверцу.

– Садитесь ко мне. С девочкой. Эй вы, толстухи, подвиньтесь. Дайте место герцогине Эмме с