Родительница принимается снимать ворсинки с моею черно-серого покрывала и качает головой.

– В начале нашего супружества твой отец приходил ко мне каждую ночь… – Она делает паузу, чтобы увидеть мою реакцию. – Твой отец… – Она снова умолкает. На этот раз, чтобы подобрать благопристойное выражение. – Он был сильным мужчиной, ты понимаешь меня?

Мэгги Саммерс давно не девочка. Ей уже знакомы безумные страсти. Ей также известны отчаяние и разочарования. Кое-что знает она и об этих ночных визитах сильных мужчин, которые могут действительно свести женщину с ума. Мэгги занималась с Ави кое-чем таким, о чем бедная родительница, наверное, и помыслить не решится. Что было, то было.

– Ты знаешь, что я вовсе не ханжа, – говорит родительница. – Однако есть вещи, которых я бы никогда не стала делать. Понимаешь, о чем я? О том, чем занимаются только проститутки и извращенки…

Нет никаких сомнений, что Мэгги занималась с Ави именно этим. Если бы родительница только могла об этом помыслить!.. Как бы там ни было, представить себе, как возбужденный член родителя проникает в родительницу, – такое даже Мэгги не под силу.

В глазах родительницы сквозит печаль. Она пытается объяснить, почему родитель никогда не хотел иметь детей.

– Ему казалось, что они будут мешать его карьере, – говорит она. – Что он не сможет путешествовать и развлекаться. Поэтому я даже и не думала о том, чтобы обзавестись детьми. Однако в один прекрасный день обнаружила, что беременна Кларой. Я была счастлива. Кроме того, я носила ребенка от мужчины, которого любила. В те времена, как ты знаешь, контроль над рождаемостью был довольно сложным делом, а я отказывалась делать эти вещи – ну, которые делают проститутки и извращенки, – а твой отец был очень настойчив…

Что-что, а эти штуки мне хорошо знакомы. Однако сейчас меня интересует совсем другое.

– А он любил Клару, когда она родилась? – спрашиваю я.

– Я думаю, он полюбил ее, когда она стала постарше и с ней можно стало общаться.

– А меня, мама, он любил, когда я родилась? У нее на глазах появляются слезы.

– Когда я забеременела во второй раз, он пришел в ярость. Но что я могла с этим поделать?

– Ты меня хотела?

– Мне кажется, – честно отвечает она, – единственное, чего мне тогда хотелось, – это чтобы твой отец перестал злиться. Чтобы не был таким далеким. Я чувствовала себя слишком одинокой.

Я понимаю ее. Родительница находилась в страхе и смущении все девять месяцев, пока носила меня. Однако внутри родителя я находилась гораздо дольше, хотя он даже не почувствовал, что я вышла из него. Именно так я это понимаю. Родитель понятия не имел о том, что я нахожусь внутри него, а родительница, зная об этом с самого начала, чувствовала себя при этом одинокой. Хорошенькое начало.

– А теперь? – тихо спрашиваю я.

– А теперь мне ничего не остается, как просто надеяться, что он меня не бросит.

– Но, если он это сделает, бросит, что тогда?

– Я попытаюсь опять… – говорит она и встает.

– Попытаешься что, мама? – спрашиваю я, провожая ее до двери.

Она оборачивается.

– Куда ты собираешься сейчас? – спрашивает она, пропуская мимо ушей мой вопрос.

– Мы с Куинси договорились встретиться в Русской чайной. Давай вместе поедем в такси? – предлагаю я.

Она надевает шубу.

– Хорошо.

Я надеваю пальто, отороченное енотом, и хочу ее обнять. Но она отстраняет меня.

– Так ты любишь его, этого израильтянина с короткими рукавами?

– Люблю.

– Если это действительно так, то заставит тебя страдать. Поэтому когда будешь с ним, просто наслаждайся и ни о чем не думай. Это не будет продолжаться вечно. Так всегда бывает. Даже если сначала все превосходно…

– Лучшее – враг хорошего, мама. Она удивленно смотрит на меня.

– Поражаюсь тебе, Маргарита. Откуда у тебя все это?