– В общем, да, – честно признался он. – Потому что ты никогда не была одним целым с нами. Ты отдалилась давным-давно.

Я остановилась и взяла его за руку, чтобы он не мог уйти.

– Отец, еще не поздно…

Он устало кивнул.

– Нет, это уже не по мне. Я слишком устал от ссор. Есть тысячи вещей, которые ты не в состоянии понять.

Он вытащил носовой платок и вытер глаза. И сразу постарел, осунулся. От возраста никуда не денешься.

– Отец… – начала я, но слезы мешали мне продолжать.

Он же больше не хотел ни о чем говорить.

– Бесполезно, – сказал он с кривой усмешкой. – Ни с кем из вас просто невозможно нормально разговаривать…

Потом он повернулся и пошел к машине, ссутулившись от незримой ноши. Около лимузина он остановился, несколько мгновений смотрел на меня издалека, а потом забрался внутрь. Я медленно подняла руку, чтобы помахать ему на прощание, но поздно – лимузин уже выезжал за кладбищенские ворота.

Еще кое-что удивительное происходило на протяжении всего этого дня. Помогая мне садиться или выходить из машины, поддерживая под локоть, когда я переступала через порог, всякий раз Ави с виноватой улыбкой спрашивал у меня:

– С тобой все в порядке?

Это было так необычно, что я не могла удержаться от улыбки. Ави, мой генерал, который обычно бросал меня под дождем около автомобиля и бежал сначала открывать свою дверцу или оставлял меня на тротуаре или в потоке машин посреди улицы, а сам переходил на другую сторону, предоставляя мне обходиться собственными силами, теперь Ави вдруг проникся необыкновенной заботой о моей безопасности и комфорте. Конечно, это совсем не значит, что он и раньше не проявлял обо мне заботы. Просто такого рода внимательность была ему совершенно не свойственна. Это было не в обычаях его страны. И я принимала его таким, какой он есть… Теперь с ним что-то случилось.

С кладбища мы возвращались вместе с Кларой, Стивеном, Куинси и Дэном. Ави так дрожал надо мной, что всякий раз, когда машину встряхивало на дорожной выбоине, он бережно меня обнимал. В конце концов Куинси не выдержала.

– Вы так суетитесь над ней, что можно подумать, она беременна, – воскликнула Куинси.

Все слегка покраснели и ждали, что я начну возражать.

– Именно так, – сказала я, помолчав. Потрясенная Клара ударилась в слезы и счастливо закудахтала.

– О, Мэгги, – тараторила она, – ты должна была мне сказать. Почему я об этом не знала?

– У нас были другие заботы, – сказала я с иронией.

– Я так счастлива, – пробормотала она, обнимая меня.

– Это еще почему? – рассмеялась я.

– Да потому что ты будешь нормальной женщиной, как все мы! – воскликнула она, но тут же смущенно прикусила язык.

И совершенно напрасно. В ее словах была доля правды.

– И когда же? – поинтересовалась Куинси, прижимаясь щекой к моей щеке.

– В августе.

Дэн пожал Ави руку, а Стивен похлопал его по спине. Можно подумать, что между этими мужчинами появилось что-то общее из-за того, что один из них сделал меня беременной.

Оказавшись в центре всеобщего веселья, я совсем растерялась, Ави, однако, нисколько не смутился. Он прекрасно себя держал: отвечал на вопросы, улыбался и обнимал меня всю дорогу, пока мы ехали в город. В конце поездки каждый успел шепнуть мне на ухо, что Ави производит самое замечательное впечатление: он обаятелен, добр, красив, а главное, влюблен в меня до сумасшествия.

Впрочем, все эти мнения были для меня не такой уж новостью. Но я начала осознавать, что более не властна над своими чувствами и уже ничего не могу изменить. Я его любила, я ему принадлежала… Словом, мы были одним целым.

Мы вернулись в нашу квартиру. И это было теперь так естественно говорить о квартире, что она «наша», а о себе самой, вместо «я», говорить «мы»… Как только мы вошли, телефон стал звонить не переставая. Звонили самые разные люди и по самым разным делам. Одни, чтобы выразить сочувствие. Другие – различные официальные лица Израиля и Соединенных Штатов – чтобы обсудить неотложные политические вопросы, в связи с запланированными в Вашингтоне встречами.

Грэйсон прозвонился между израильским премьером и американским помощником госсекретаря.

– Мэгги, – тепло произнес он, – я никогда не хожу на похороны с тех пор, как умерла моя мать, но я хочу, чтобы ты знала, что я с тобой и, если потребуюсь, весь в твоем распоряжении, днем или ночью. И не беспокойся насчет контракта.

Через некоторое время у нас с Ави разгорелся спор. Впрочем, Ави настаивал, что это никакой не спор, а просто разный взгляд на вещи, – что-то вроде дискуссии. Или, по крайней мере, взаимное недопонимание по причине языкового барьера.

– Кто последний будет отводить свои войска? – спросила я, перемалывая кофе.