Заглядываем в стекла книжных шкафов. Книги, книги по математике, по искусству – о театре, о живописи, о музыке. И без счета книг по географии: записки и жизнеописания великих землепроходцев, исследователей «белых пятен», летописи славных открытий, описания путешествий… Нет, здесь, несомненно, живет географ, путешественник. На единственной не заставленной книгами стене – между окон – множество фотографий. Вот снимок: темная щетина хвои, колючие лапчатые ветви тянутся к нам, можно даже различить мохнатые кедры, высокие пихты и мрачные ели. Непроходимая таежная глушь, только металлическая полоска реки прорезает ее. А рядом еще и еще снимки: резкие контрасты света и тени, какие я видел только в Ялте, когда мы ездили туда с коммуной; неспокойное море, волна разбивается о прибрежные скалы и высоко взлетает пена. Вот большой парк – лавры, олеандры, огромные чаши белых цветов раскрываются в темной листве магнолий. А вот горные вершины, крутые откосы, вот срывается в пропасть бешеный поток, увлекая с собою груды камней… И на многих снимках мы с Королем видим одну и ту же фигуру путника, то же лицо: на одних фотографиях оно еще совсем молодое, на других – постарше; вот уж заметно светлее тронутые сединой волосы над высоким лбом, отчетливее морщины. Но смотрят на нас всё те же пристальные, пытливые глаза.

– Это все он? Владимир Михайлович? – почему-то шепотом спрашивает Король.

И вдруг я замечаю на письменном столе невысокую стопку ученических тетрадей. «Тетрадь по математике Дианиной Татьяны», – читаю я. Учитель? Неужели учитель? И, словно в ответ, я вижу большой кожаный портфель, уже изрядно потертый, и на металлической пластинке надпись: «Дорогому Владимиру Михайловичу Заозерскому от учеников 7-й группы „А“.

Наверно, человек, нежданно-негаданно наткнувшийся на сказочный клад, чувствует себя именно так. Меня даже в жар бросило. Учитель! Вот удача!

– Митька, да ведь он учитель! – сказал я.

И по тому, каким взглядом ответил мне Король, было ясно, что и он понимает значение этого открытия.

В эту минуту отворилась дверь – я шагнул к ней:

– Владимир Михайлович! С осени школа… конечно, у вас старшие, а у нас только еще пятые… но только вы непременно… Непременно!..

Я говорил бестолково, но я знал: помру, а не уйду отсюда, не добившись его согласия! Наш дом без него? Этого уже нельзя себе представить! Ведь это ясней ясного: нам не хватало именно Владимира Михайловича, именно такого человека нам и надо!

– Погодите, погодите, что это вы… – Он был ошеломлен моим натиском. – Я ведь уже, в сущности, не работаю в школе. Хотел только одну свою группу довести – им последний год остался. Глаза совсем отказывают…

– Владимир Михайлович, вот вы увидите ребят… и тогда вы сами скажете!

– Пойдемте сейчас к нам! – пришел на выручку Король. – Давайте карту, какую обещали, и пойдем – отсюда недалеко!

Он, видно, понял, что мы одержимые, и – легкий на подъем человек, – ни слова больше не говоря, взял свернутую в трубку карту и двинулся к двери: ведите, мол!

– Анна Сергеевна, – сказал он в сенях женщине, которая нас впустила, – я ухожу. Вернусь… гм… к обеду постараюсь!

Анна Сергеевна посмотрела на нас весьма неодобрительно.

– Уж вы, пожалуйста, не опаздывайте, Владимир Михайлович!

– Да, да, постараюсь! – ответил он и вдруг заговорщически подмигнул нам с Королем.

Лежавший у крыльца Чок неспешно поднялся, вопросительно поглядел на нас. Владимир Михайлович кивнул. Пес встряхнулся и зашагал, по своему обыкновению, рядом.

И всю дорогу до Березовой поляны Король, не умолкая ни на минуту, рассказывал Владимиру Михайловичу обо всем без разбору – о ребятах, баскетболе, пинг-понге, о быке Тимофее и даже о Ленькиных курах и цыплятах.

Я не знал тогда, сколько лет Владимиру Михайловичу. Он был ровесником и мне, и Королю, и Петьке, и даже Леночке с Костиком. Он был и взрослый, и юноша, и ребенок – он был человеком, который способен понять каждого, увлечься и загореться заодно с каждым. И очень скоро мы уже не помнили и не представляли себе своего дома без него.

Он знал необъятно много и делился своим богатством охотно и радостно, на каждом шагу.

Он был неутомимый ходок и со студенческих лет исколесил с дорожным мешком за плечами многие сотни километров. Ему был знаком каждый перевал, каждая тропа на Кавказе, он побывал на Тянь-Шане, на Алтае, плавал по Вятке и Юрезани, по Уфе и Белой – на лодках, на плотах. Он бродил по таежной сибирской глухомани и по тундре. Однажды в Сибири, в тайге, он переходил по хрупкому мостику, перекинутому через реку Ману, и мост проломился под ним. Он упал в поток, где бревна строевого леса вертело, как щепочки. Казалось, это верная гибель…

– Но, как видите, выбрался…

Он удивительно рассказывал. Для него время не таяло и не выцветало. Он помнил не только умом, но и сердцем, не только событие, но и ощущение, не только города, здания, но многих и многих людей, которые встречались на его пути. Говоря ребятам о стране, о крае, где он побывал, он непременно рассказывал историю этой земли, путь ее народа из глубины веков в сегодняшний день. Давно умершие люди вставали в его рассказах как живые – казалось, он сам когда-то беседовал с ними запросто, за чашкой чая. Он гордился ими или спорил с ними, укорял, высмеивал.

– Алексей Саввич, – спросил он как-то, – какая из женщин греческой мифологии вам больше всего по душе?.. Гера? Ах, да будет вам! Этакий вздорный, мстительный характер! Никогда не поверю, чтоб она могла вам понравиться…

Присутствовавший при этом Жуков ни на миг не усомнился, что речь идет о живом человеке.

– Семен Афанасьевич, а кто такая эта… Гера, которую Владимир Михайлович ругал? – спросил он меня немного погодя и был несказанно удивлен моим смехом и тем, что Гера оказалась не какая-нибудь мало