– Поднимите утвердительный, – сказал Хорнблауэр.

Дико взвыли боцманские дудки, приветствуя Хорнблауэра на борту, фалрепные замерли по стойке «смирно», морские пехотинцы взяли на караул; Болтон шел навстречу с протянутой для рукопожатия рукой и улыбался во весь рот.

– Первым поспели! – сказал Болтон. – Сюда, сэр. Страшно рад вас видеть. У меня двенадцать дюжин хереса. Испробуете? Вестовой, бокалы где? Ваше здоровье, сэр!

Капитан Болтон обставил каюту не чета Хорнблауэру. На рундуках атласные подушки, с палубных бимсов свешиваются серебряные лампы, на белой полотняной скатерти тоже сверкает серебро. Болтон удачлив – командуя фрегатом, он за одну только кампанию получил пять тысяч фунтов призовых денег. А ведь Болтон начинал простым матросом. Хорнблауэр позавидовал было и тут же успокоился – он заметил дурной вкус хозяина и вспомнил вульгарную миссис Болтон. Мало того – Болтон явно ему обрадовался и говорил с неподдельным уважением. Все это прибавляло Хорнблауэру уверенности.

– Быстро вы шли, коли оказались здесь раньше нашего, – заметил Болтон. Они заговорили о ветрах и течениях, да так увлеченно, что даже обед не заставил их переменить тему.

Кто бы объяснил Болтону, какой обед стоит подавать в палящий средиземноморский зной? Принесли гороховый суп, очень вкусный и очень густой. За ним последовала копченая кефаль, купленная в Маоне перед самым отплытием. Седло барашка. Стилтонский сыр, уже изрядно пересохший. Приторно-сладкий портвейн. Ни салата, ни фруктов не приобрел Болтон на зеленой Менорке.

– Баранина, увы, из Маона, – говорил Болтон, орудуя ножом. – Последняя английская овца скончалась от неведомой болезни у Гибралтара и пошла кают-компании на обед. Положить вам еще, сэр?

– Спасибо, нет, – сказал Хорнблауэр. Он мужественно одолел щедрую порцию и теперь, объевшись бараньим жиром, исходил потом в душной каюте. Болтон придвинул ему бутылку, и Хорнблауэр плеснул несколько капель в наполовину пустой бокал. Он давно научился делать вид, будто пьет наравне с хозяином, выпивая на самом деле в три раза меньше. Болтон осушил бокал и снова налил.

– А теперь, – сказал Болтон, – мы должны в праздности дожидаться сэра Mucho Pomposo, контр- адмирала Красного Флага.

Хорнблауэр изумленно поднял на Болтона глаза. Сам он никогда не осмелился бы отозваться о вышестоящем офицере как о Mucho Pomposo, что по-испански означает крайнюю степень чванства. Мало того, ему и в голову не приходило так думать о Лейтоне. Он не стал бы критиковать начальника, в чьих способностях не имел случая убедиться, а мужа леди Барбары – тем более.

– Mucho Pomposo, – повторил Болтон. Он уже слегка перепил и снова подливал себе портвейна. – Он тащится на своей старой посудине из Лиссабона, а мы тут просиживай себе штаны. Ветер юго-восточный. И вчера был такой же. Если он третьего дня не прошел через пролив, раньше чем через неделю мы его не дождемся. А если он не перепоручил управление судном Эллиоту, то не дождемся вообще.

Хорнблауэр озабоченно глянул на световой люк. Если до начальственных ушей дойдет отголосок их разговора, Болтону несдобровать. Тот понял, о чем Хорнблауэр подумал.

– Бояться нечего, – поспешил успокоить Болтон. – Мои офицеры не проболтаются. Что им адмирал, который меньше моего смыслит в навигации! Ну, какие будут соображения, сэр?

Хорнблауэр предположил, что один из кораблей мог бы отправиться на север, к побережью Испании и Франции, пока другой останется ждать адмирала.

– Мысль стоящая, – сказал Болтон.

Хорнблауэр стряхнул навалившуюся после обильной трапезы апатию. Только бы отправили его! Мысль, что, возможно, скоро он начнет действовать, бодрила. Пульс участился – чем дольше он думал о своей идее, тем сильнее желал, чтобы выбор пал на него. Перспектива день за днем лавировать у мыса Паламос отнюдь его не прельщала. Конечно, если надо будет, он стерпит – двадцать лет на флоте приучили его ждать – но как же не хочется терпеть!

– И кто это будет? – спросил Болтон. – Вы или я?

Хорнблауэр взял себя в руки.

– Вы – старший офицер на позиции, – сказал он. – Решать вам.

– Да, – задумчиво произнес Болтон. – Да.

Он оценивающе взглянул на Хорнблауэра.

– Вы отдали бы три пальца, чтоб отправиться самому, – сказал он вдруг, – и вы это знаете. Вам все так же неймется, как бывалоча на «Неустанном». Помнится, сек я вас за это – то ли в девяносто третьем, то ли в девяносто четвертом.

Хорнблауэр вспыхнул. Из памяти его и по сю пору не изгладилась унизительная экзекуция, когда лейтенант Болтон выпорол его, мичмана, перегнув через пушку. Но он проглотил обиду: не хотелось ссориться с Болтоном, особенно сейчас. Да и Болтон, в отличие от Хорнблауэра, не считал порку оскорблением.

– В девяносто третьем, сэр, – сказал Хорнблауэр. – Я только что поступил на судно.

– А теперь вы капитан, один из самых заметных в нижней половине списка, – заметил Болтон. – Господи, как время-то летит. Я бы отпустил вас, Хорнблауэр, в память о прошлом, если бы мне самому не хотелось так же сильно.

– Ox, – сказал Хорнблауэр. От разочарования лицо его так комично вытянулось, что Болтон невольно рассмеялся.

– Поступим по-честному, – сказал он. – Бросим монетку. Идет?

– Да, сэр, – с жаром отозвался Хорнблауэр.

Лучше равные шансы, чем никаких.

– И вы не обидитесь, если выиграю я?

– Нет, сэр. Ничуть.

Медленно-медленно Болтон полез в карман и вытащил кошелек. Вынул гинею, положил на стол – Хорнблауэр ерзал на стуле от нетерпения – и также неспешно убрал кошелек в карман. Поднял гинею, положил на узловатые большой и указательный пальцы.

– Орел или решка? – спросил он, глядя на Хорнблауэра.

– Решка, – сказал Хорнблауэр, сглотнув. Монета подпрыгнула в воздух, Болтон поймал ее и звонко шлепнул об стол.

– Решка, – объявил он, поднимая руку. Вновь Болтон полез за кошельком, убрал монету, убрал кошелек в карман. Хорнблауэр наблюдал за его движениями, принуждая себя сидеть спокойно. Теперь, когда он знал, что скоро начнет действовать, это было уже не так трудно.

– Черт возьми, Хорнблауэр, – сказал Болтон, – а я рад, что выиграли вы. Сможете болтать с даго по- ихнему, чего о себе сказать никак не могу. Все складывается как нарочно для вас. Не задерживайтесь больше чем на три дня. Я все изложу письменно, честь по чести, на случай если Их Всемогущество изволят прибыть раньше. Хотя верится в это слабо. Удачи, Хорнблауэр. Подливайте себе еще.

Хорнблауэр наполнил бокал на две трети – если оставить на дне, он выпьет всего на полбокала больше, чем желал бы. Отхлебнул, откинулся на стуле, сдерживая нетерпение. И все же оно взяло верх. Хорнблауэр встал.

– Лопни моя селезенка! Вы что, уже уходите? – изумился Болтон. Он не верил своим глазам, хотя поведение Хорнблауэра было совершенно недвусмысленным.

– Если вы позволите, сэр, – сказал Хорнблауэр, – ветер попутный…

Он начал, запинаясь, выкладывать доводы. Ветер может перемениться: если отбывать, то лучше сразу, чтоб быстрее вернуться. Если «Сатерленд» доберется до берега в темноте, то, возможно, на рассвете захватит приз. Он излагал все мотивы, кроме одного – не может он сидеть спокойно, когда перед ним уже забрезжила перспектива действовать.

– Ладно, будь по-вашему, – проворчал Болтон. – Надо так надо. Вы бросаете меня с недопитой бутылкой. Должен ли я из этого заключить, что вам не понравился мой портвейн?

– Ни в коем разе, сэр, – поспешно отвечал Хорнблауэр.

– Тогда еще бокал, пока зовут ваших гребцов. Гичку капитана Хорнблауэра к спуску.

Последняя фраза было произнесена во весь голос и адресовалась закрытой двери, часовой тут же подхватил, и приказ побежал дальше по цепочке.

Боцманские дудки гудели, провожая Хорнблауэра с «Калигулы», офицеры стояли по стойке «смирно»,