прозвучал твердо и тихо. Он не хотел, чтоб его услышали на фрегате.

– На крюйс-марса-рее! Открыть огни.

Момент был ужасный – может, огни погасли, может, убит матрос, поставленный на рее. Хорнблауэр вынужден был повторить приказ.

– Открыть огни.

Дисциплина не позволила матросу ответить, но вот и огни – первый… второй… третий красный фонарь на крюйс-марса-рее. Хотя ветер дул в сторону фрегата, Хорнблауэр расслышал дикий крик французского капитана. Тот приказывал не стрелять. Может, он думал, что произошла ужасная ошибка, может, в темноте принял «Отчаянного» за его недавнюю жертву. Как бы то ни было, он приказал не стрелять. Как бы то ни было, его снесло в подветренную сторону, а сто ярдов под ветер в такой темноте – все равно что миля в условиях нормальной видимости.

– Закройте огни!

Не стоит давать французам цель, по которой стрелять, или указание, куда лавировать, когда они поймут, что произошло. Теперь Хорнблауэр услышал голос совсем близко.

– Буш докладывает, сэр. Я, с вашего разрешения, ненадолго оставлю пушки. Фор-марсель закрыл всю батарею правого борта. Не могу стрелять.

– Очень хорошо, мистер Буш. Каков ущерб?

– Фок-мачта сломалась в шести футах от палубы. Все полетело за правый борт. Большая часть вант держит – мы тащим все это дело за собой.

– Тогда за работу – тихо, мистер Буш. Сначала уберите все паруса, потом разберете обломки.

– Есть, сэр.

Если убрать все паруса, судно станет еще менее заметным, и, удерживаемое странным плавучим якорем, будет меньше сноситься ветром. В следующую минуту появился плотник.

– Мы очень быстро набираем воду, сэр. Два фута в трюме. Мои люди заделали одну дыру возле порохового погреба, но должна быть еще одна, где-то возле канатного ящика. Нам нужны матросы у помп, сэр, и, если можно, еще человек шесть в канатный ящик.

– Очень хорошо.

Так много надо было сделать в кошмарной атмосфере нереальности. Тут стало ясно, откуда идет это ощущение. Шесть дюймов снега лежало на палубе, приглушая и затрудняя каждое движение. Сугробы намелись у каждой вертикальной поверхности. Но еще сильнее это чувство нереальности шло от истощения, как нервного, так и физического. Пока идет работа, на усталость нельзя обращать внимания, надо думать ясно в цепенящей тьме, зная, что мель Трэпье близко под ветром, и что идет отлив. Как только убрали обломки, пришлось ставить паруса, моряцким чутьем догадываться, как управлять «Отчаянным» без фок-мачты. Лишь ветер на щеке да дрожащая стрелка компаса говорили Хорнблауэру, куда править, а мели поджидали его, если он ошибется.

– Я хотел бы попросить вас поставить блинд, мистер Буш.

– Есть, сэр.

Опасная работа для матросов, которым придется ставить парус под бушпритом в темноте, когда привычные ванты полетели за борт вместе с фок-мачтой. Но сделать это надо, чтоб не давать «Отчаянному» приводиться к ветру. Потом поставить громоздкий грот – грот-стеньга слишком ненадежна. Потом ползти на запад под скорбный перестук помп. Наконец серая тьма сменилась темной серостью, начало светать, снег перестал. Рассвело, виден стал беспорядок на палубе и утоптанный снег, там и сям окрашенный кровью. И вот наконец «Дорида», готовая прийти на помощь. Это можно было даже назвать безопасностью, если не думать о том, что еще предстоит лавировать против ветра на текущем судне с временной фок-мачтой в Плимут для починки.

Лишь когда они увидели, что «Дорида» спускает шлюпки, чтоб прислать матросов на подмогу, Буш счел возможным обратиться к Хорнблауэру с подходящей репликой. Буш и не догадывался, как он выглядит – лицо его почернело от пороха, ввалившиеся щеки покрывала густая щетина. Но даже и без этого причудливая обстановка пробудила в нем грубое чувство юмора.

– С Новым Годом, сэр, – сказал Буш, ухмыляясь, как скелет.

Первое января. Оба одновременно подумали об одном и том же. Ухмылка Буша сменилась более серьезным выражением.

– Надеюсь, ваша супруга…

Хорнблауэр, застигнутый врасплох, не смог найти формального ответа.

– Спасибо, мистер Буш.

Ребенок должен родиться на Новый Год. Может быть, пока они стоят тут и разговаривают, Мария рожает.

– Вы обедаете на борту, сэр? – спросил Доути.

– Нет. – Хорнблауэр засомневался, произносить ли ему пришедшую в голову фразу, но решил продолжить: – Сегодня Горацио Хорнблауэр обедает у Горацио Хорнблауэра.

– Да, сэр.

Ни одна острота не встречала такого полного непонимания. Возможно – даже наверняка – Доути не уловил классической аллюзии, но он мог хотя бы улыбнуться, ведь ясно было, что его капитан снизошел до шутки.

– Вам понадобится ваш дождевик, сэр. Все еще идет сильный дождь, – продолжал Доути все так же невозмутимо.

– Спасибо.

Несколько дней, что «Отчаянный» простоял в Плимутском заливе, дождь почти не переставал. Когда Хорнблауэр вышел из дока, дождь застучал по его дождевику, словно это вовсе не дождь, а град. Дождь лил всю дорогу от дока до Драйверз-аллеи. На стук дверь открыла хозяйская дочка. Уже на лестнице было слышно, как другой Горацио Хорнблауэр криком возвещает миру о своих горестях. Хорнблауэр-старший открыл дверь и вошел в маленькую комнатку. Там было жарко и душно. Мария стояла с ребенком на руках, и его длинные платьица свисали ей до пояса. При виде мужа лицо ее осветилось радостью. Едва утерпев, пока он снимет мокрый дождевик, она бросилась в его объятия. Хорнблауэр поцеловал ее в горячую щеку и попытался взглянуть на маленького Горацио, но тот зарылся в материнское плечо и закричал.

– Он сегодня капризничает, дорогой, – произнесла Мария, как бы оправдываясь.

– Бедненький! А как ты, моя дорогая? – Хорнблауэр старался, чтоб всякий раз, когда он рядом с Марией, она оказывалась в центре его внимания.

– Неплохо, дорогой. Я уже бегаю по лестнице, как птичка.

– Отлично.

Мария похлопала младенца по спинке.

– Я так хотела, чтоб он был умницей. Чтоб он улыбнулся отцу.

– Может я попробую?

– О, нет!

Мысль о том, что мужчина может взять на руки плачущего младенца, пусть даже этот младенец – его сын, повергла Марию в ужас. Однако ужас этот был приятным, и она с некоторым колебанием вложила ребенка в протянутые руки мужа. Хорнблауэр взял – он каждый раз заново удивлялся, какой же легкий этот фланелевый сверточек – и посмотрел на невыразительное личико и влажный носик.

– То-то, – сказал он. По крайней мере на минуту маленький Горацио угомонился.

Мария купалась в счастье, видя, как ее муж держит ее сына. Хорнблауэр испытывал смешанные чувства – в том числе удивление от того, что ему приятно держать своего ребенка, ибо он не думал, что способен на такие переживания. Мария придвинула ему кресло, потом нерешительно поцеловала в голову.

– А как корабль? – сказала она, склоняясь к Хорнблауэру.

– Почти готов к выходу в море, – ответил он. Днище «Отчаянного» почистили, швы заново просмолили, заделали пробоины от ядер. Поставили новую фок-мачту, и такелажники натянули новый стоячий такелаж. Оставалось только возобновить запасы.

– Ой, – выговорила Мария.

– Ветер по-прежнему западный, – сказал Хорнблауэр. Но это не помешает ему выйти в Ла-Манш, как