Грубые слова в отличие от слов любви вызывают порывы ветра; им всегда требуется мрачное и жуткое время, чтобы нанести удар посильнее. Однажды вечером, в худший из вечеров, убийственный вечер, черный вечер, Конрад вдруг заговорил, используя следующие выражения:

– В тот день, когда я пошел к своему дяде поужинать и расспросить его относительно моего литературного проекта, одну из его приятельниц – владелицу издательства заинтриговали первые страницы моей рукописи. Тогда я предложил ей прочитать ее, и она позвонила на следующий день, такой прекрасный и так быстро наступивший день, предложив мне заключить контракт. Но, зная, какой огромный интерес вы проявляете к моему творчеству, я не хотел напрасно обнадеживать вас. пока не подпишу этот контракт. Честно говоря, это не главное, о чем я хотел бы поведать вам, произошло, как бы это сказать, не знаю, как возникает неосязаемое, не знаю, как проявляется возвышенное влечение, наверняка вооружившись насмешливой неловкостью, иначе говоря, невысказанным смущением, все это так прозрачно, я чувствую это по дрожи в заблудившихся ногах, по странному биению готового на все сердца… Иризабелла, вот как ее зовут!

Пока санитары реанимировали Терезу, раздавая ей Пощечины, я впал в детство (к сожалению, я был настолько пришиблен, что не смог воспользоваться ситуацией). Когда перестаешь во что-то верить – впадаешь в детство. Жестокие фразы смягчаются нарисованными облачками, возвращаются Деды Морозы, мел больше не скрипит. Разумеется, это невозможно. Это все просто розыгрыш. Ждешь момента, что все несуществующие друзья вдруг выйдут из сумерек с криками «Сюрприз!». И мы начнем глупо смеяться, у-у-у. честно говоря, не очень-то мы и верили в существование этой женщины, появившейся ниоткуда, создание, придавшее остроту нашей жизни, ну, Конрад, успокой меня, Конрад, он ведь забавный, Конрад, правда?

Я бросился на раздатчиков пощечин, я просил, чтобы мне тоже досталась хотя бы одна. Я тоже просил о реанимации. Нескольких оплеух оказалось достаточно. Они удалились, оставив нас красными и оглушенными. Мы остались с Иризабеллой, еще парившей в воздухе. Иногда мы склоняли головы, просто так, когда сие великое имя давило на нас. Вот стоит Конрад – такой высокий и прекрасный, его аура излучает сияние, Конрад с легким нимбом над головой созерцает нас своими круглыми глазами. Его глаза – как легкое касание Земли с Луной, его глаза – дневное затмение. Тогда, конечно, мы заплакали. И мы ползли к его ногам, его маленьким ножкам, еще излучавшим надежду, к еще не завоеванным крупицам Конрада, к защитным бастионам. Ей, Иризабелле, неведома магия Конрадовых ног, нежность его ступней, придающих его шагам элегантность и величие, от которых мы сходили с ума. Мы держались изо всех сил, каждый за свою ногу, каждый в надежде умереть вместе с Конрадом. Он смотрел на нас, я чувствовал, что он испытывает ужасную неловкость, он уже не знал, можно ли смеяться. Конрад разглядывал нас с безразличным непониманием. Мы пытались разъяснить ему:

– Мы не хотим, чтобы ты от нас уходил! Мы не хотим, чтобы ты нас бросал!

Конрад успокаивал нас, как умел только он один. Его теплый голос, его голос, взволнованный нашими признаниями в любви, окутывал нас своей благожелательностью. Он объяснял нам, как будто мы были полными идиотами, что встретил женщину, проникся чувствами к женщине, но это ни в коей мере не влияет на нашу взаимную привязанность. Как, например, если съедаешь две порции сосисок, то вовсе не значит, что ты должен отказаться от десерта. В жизни всегда есть место разнообразным чувствам, Ницше достаточно глубоко рассмотрел этот вопрос, поэтому нет смысла возвращаться к нему сегодня вечером. Жизнь – огромное замкнутое пространство, в котором сохраняются все испытанные нами любовные увлечения в силу наших возможностей, вы понимаете, что я имею в виду, вы должны благожелательно встретить Иризабеллу, полюбить ее, как я ее люблю, чтобы сплотиться навеки.

Я прекрасно понял, к чему он клонит; она хотела вторгнуться на нашу территорию. Мы с Терезой заговорщически переглянулись. Кажется, я вновь пережил то самое мгновение, когда впервые увидел ее, прекрасную, как взбитое яйцо, до того как оно подвергается взбиванию, этот благостный миг, когда достаточно короткого взгляда, чтобы понять друг друга; все было ясно, улыбнувшись Конраду, мы затеяли сопротивление. И, как при любом достойном сопротивлении, следовало уничтожить предателей и захватчиков чужой собственности. Да здравствует Конрад!