type='note'>[1208] И откуда исходят они, оттуда же сокровенным образом получает он некое вспоможение в движениях своих в такие минуты, <то есть> от самой молитвы; и пламенеющий огонь возникает в душе благодаря радости его — до тех пор, пока человек тот до самой бездны не смирится в помыслах своих. Итак, эти движения пробуждаются в нем благодаря молитве — молитвы чистые и сильные, напряженные и неудержимые в стремлении своем. Они появляются в сокровенности сердца[1209] вместе с неуклонным взиранием на Бога. И кажется человеку тому, что в теле своем приближается он к Господу нашему в ту минуту по причине искренности[1210] помыслов молитвы его, восходящей к Нему.

2. Если же удостоен он сознательной молитвы,[1211] то в тот миг, когда встречает он малейшее слово молитвы, тотчас иссыхает молитва на устах его и бывает он полностью успокоен от всяких движений, и достигает он неподвижной тишины в душе своей и в теле своем.

3. Кто прошел по этому пути, тот поймет сказанное об этих двух формах молитвы.[1212]

4. Или, может быть, есть такой человек, который воображает, что чин и движение духовной молитвы есть что–либо одно из этого. Пусть же поймет думающий так, что все эти вещи и бесчисленные другие подобные им суть чин чистой молитвы и чистых душевных помыслов, возникающих в человеке во время молитвы.[1213] А в жизни духа <уже> нет молитвы. Всякая существующая молитва <состоит из> прекрасных помыслов и душевных движений. На духовном же уровне и в жизни <духа> нет ни помыслов, ни движения, нет даже какого–либо ощущения малейшего движения души относительно чего–либо, ибо естество полностью удаляется от этого и от всего, что свойственно ему. И пребывает <человек> в некоей несказанной и неизъяснимой тишине, ибо действие Духа Святого пробуждается в нем, и поднимается он выше области[1214] душевного знания.

5. Что же скажем? Где нет помыслов, там как можно говорить о молитве или о чем–либо еще?

6. Относительно этого чина если кто желает услышать в точности, пусть прочитает выше длинное Слово, написанное нами о духовной молитве;[1215] оттуда научится он ясно всей сути этого учения о жизни в молитве[1216] и о видах чистоты и нечистоты ее.[1217] <Научится он также тому>, что есть духовное движение и почему называется молитвой этот <духовный> подъем, который превыше движений душевности, несмотря на то, что на духовном <уровне>[1218] нет молитвы. Все это мы ясно написали там.

1. Также и это напоминаю я тебе, о человек, идущий <по пути> безмолвия,[1220] и даю тебе признак, истинность которого узнаешь ту по опыту. Ибо соответственно выбору чтение облегчает брату уныние и помрачение, когда он находится в келлии, и радуется он и ликует в Боге; и облегчается для него бремя трудов его, и утешается он, и получает подтверждение надежды и знание в разуме своем. А при изменении[1221] цели и способа чтения, над которым размышляет этот брат, он темнеет и грустнеет, и помрачаются помыслы его, и умаляется мир в глазах его.

2. Не говори мне, что, мол, бывает, когда он промыслительно оставлен в таких <состояниях>, даже вовсе без причины, словно бы ради упражнения в смирении.[1222] Я тоже не намереваюсь оставлять в стороне то, что невозможно для человека и что относится к домостроительству:[1223] такие <вещи> не уходят от меня. Я не говорю против промыслительной воли <Божией>. Однако причина появления этих <состояний> по большей части <кроется> в нас самих. Я имею в виду радость и грусть, тяжесть и утомление, сильную теплоту и радостное биение сердца, а также угасание этого. Хотя много раз, вообразив, что промыслительно оставлены мы в помрачении и беспокойстве, приближались мы к подобным мнениям,[1224] однако же тотчас, как только приближаемся мы к ним, ликование и радость встречают нас благодаря Писанию. Тогда понимаем мы, что <причиной всему> — наше собственное беспокойство и невнимание к рассудительной беседе <с Писанием>.

3. Ибо я сам прошел через много опытов подобного рода,[1225] и что я нашел, то и описал здесь в напоминание. <Написал же я об этом> из любви к братьям, и многие, думаю, получат пользу от этих опытов и преуспеют, когда поймут, что в половине <случаев появления> отяжеления в безмолвии <это чувство> разрушается <каким–либо> видом чтения, иногда же — мыслями,[1226] которые они вкушают благодаря свету мудрости, <заключенному> в словах <Писания>.

1. Высоты благодати Божией кто достигнет и великую глубину милосердия Его кто измерит? Ибо тех, кто не ради награды, но по <чувству> долга служит перед Ним, удостаивает Он великого утешения. Служащие <Богу> как бы ради награды — это те, которые, претерпевая скорби, неудачи и все прочие печальные <обстоятельства> ради Господа нашего, не радуются; напротив, когда, потрудившись недолго, не бывают они утешены и упокоены соответственно ожиданию их, впадают они в безразличие, жалобы и малодушие.[1228] Ибо не положили они в сознании своем, что скорбь ради Бога есть великий праздник для нас — даже если до конца жизни нашей, без утешения или перерыва, одолевает она нас. И если кто не принимает с таким чувством [1229] и не претерпевает эти <испытания> Божии, то ни Бог не будет собирать и уготовлять для него в соответствии со Своими <намерениями>, ни он сам не будет способен к перенесению[1230] <скорбей>. Поистине, сеявшие со слезами, с неограниченным помыслом, словно дети, будут пожинать с радостью,[1231] сверх ожидания разума своего.

2. Бывает, что сидит человек в этом сосредоточенном и просветленном безмолвии, и нет для него ни входа, ни выхода. Но благодаря долгой беседе с Писаниями, постоянному молению и благодарению в немощи его, когда взгляд его непрерывно направлен к благодати Божией, после великого уныния в безмолвии, начинает мало помалу зарождаться в сердце его некий простор и прорастание, рождающее радость изнутри, хотя она и не имеет причины в самом человеке или в какой–либо целеустремленности помысла.[1232] Ощущает он, что радуется сердце его, но почему — он не знает. Какое–то ликование охватывает душу его, и наслаждение, при котором презирает он все существующее и видимое, и разум посредством силы своей видит, на чем основывается это восхищение помысла — но причину этого он не понимает. Видит человек, что возвышен разум его над всем существующим[1233] и в полете своем находится превыше мира и воспоминаний, которые ниже его. Презирает он[1234] временный мир и отодвигает от себя далеко и навсегда. И не делает он уже различия между <нынешним> расширением ума при этом биении сердца и <прежним> долготерпением[1235] в злострадании.

3. Нет никого, кто может постичь природу[1236] этих <состояний>, которые по благодати Божией случаются с ним. Но поистине