женой?»

Воображение ее рисовало разнообразные картины: его дом, круг его знакомств, его занятия, развлечения, его образ мыслей. Она представляла себя путешествующей с ним, принимающей с ним гостей, даже приводящей его в чувство после кутежа. Как утопающий человек в несколько мгновений обозревает все свое прошлое, так и Сильвия могла вообразить свое будущее в течение одной короткой фигуры кадрили.

И только этого человека она никак не могла представить себе в привычной ей обстановке. Это был простой человек, и место его было среди опасностей и повседневной работы. Сильвия читала «Поля и Виргинию», «Робинзона Крузо» и имела смутное представление о близкой к природе жизни, по которой томится девушка в туго стянутом корсете, когда ее посылают в гостиную занимать почтенного друга семейства. Она представила себе рыцаря, возникшего вдруг на ее пути и уносящего ее на своей лошади в. заколдованный мир. Она чувствовала его сильные объятия, слышала его шепот в своих ушах, топот копыт его лошади: вперед, вперед!

Ей надо было сделать усилие над собою для того, чтобы вернуть себя к действительности.

– Вы не заблудились, надеюсь? – спросил он.

– О, нет, – сказала она. – Я в стойке.

– Да! – промолвил он.

И опять оба замолкли. Мысли вихрем проносились в мозгу Сильвии. Частые удары ее сердца казались ей топотом копыт.

Всадник отвернул голову, чтобы вслушаться в собачий лай, и тогда она опять украдкой взглянула на него. Он обернулся и поймал ее взгляд. Надо было сказать что-нибудь тотчас же, чтобы спасти положение.

– Я… я не одна, – пролепетала она.

Это было ужасно: она, Сильвия Кассельмен, смущенно и растерянно искала слова!

– Мой спутник пошел в лес на собачий лай, – добавила она. – Он сейчас вернется.

– О! – только произнес он, и Сильвия заметила быструю перемену в выражении его лица.

Кровь хлынула ему в голову и ярким румянцем окрасила его лицо.

– Прошу прощения, – холодно сказал он. – Честь имею кланяться. – И, повернув лошадь, пустил ее рысью.

Он понял ее слова, как обидную просьбу удалиться. Она мгновенно угадала его мысль. Это был Франк Ширли, и он подумал, что она узнала его и вспомнила, что отец его носил арестантский халат. Да, конечно! Не могло же его обидеть то, что она не желает разговаривать в лесу с незнакомым человеком. Но мысль о том, что он мог ложно истолковать ее слова, повергла ее в ужас.

– Нет! Нет! – крикнула она ему вдогонку со слезами в голосе. – Я вовсе не хотела отослать вас.

Он быстро обернулся, пораженный искренней страстностью ее голоса. Они несколько мгновений смотрели друг другу в глаза. «Как ужасно носиться постоянно с такой мыслью, всегда ждать оскорблений или, в лучшем случае, жалости», – подумала девушка.

– Я думаю все-таки, что мне лучше удалиться! – спокойно сказал он, опять повернул лошадь и уехал, не оглядываясь. Сильвия, крепко сжимая в руках ружье, долго смотрела ему вслед.

Сильвия говорила себе, что должна во что бы то ни стало встретиться с Франком Ширли. Она не спрашивала себя, зачем должна его видеть. Она чувствовала всем своим существом – она должна его видеть, чтобы поколебать одну его мысль. Но в течение двух дней она ничего придумать не могла и уныло бродила по дому, так как ей всё и все смертельно надоели. Тут были и несносный Чарли Пейтон, не сводивший с нее своих безжизненных водянистых голубых глаз и при каждом удобном случае пытавшийся коснуться ее руки; и Билли Ольдрич со своими изысканными шелковыми носками, блестящими ногтями и напудренным лицом; и Малькольм Мак-Каллум, франт из Луизвилля, с бесконечной серией безупречных костюмов; и Гарвей Ричард, стальной король из Бирмингама, бросивший все свои дела и поставивший целью надоедать Сильвии. Это был большой, упитанный человек, пользовавшийся исключительным расположением ее родни. Он ласкал ее маленького брата, шалил с ее младшими сестрами, но Сильвия раздраженно говорила, что он имеет дурную привычку тыкать в нее пальцем.

Она поднялась рано утром и поехала верхом на прогулку. Так как дорога была только одна, то она должна была проехать мимо усадьбы Ширли. Если бы он случайно тоже выехал рано утром!..

Она встретила его на третий день. Он внезапно показался на повороте дороги, отвесил ей вежливый, холодный поклон и исчез прежде, чем она успела опомниться. Оглянуться она не решилась. Она не могла предположить, чтобы он тоже оглянулся, но если бы все-таки сделал это, то это было бы ужасно. Она поехала домой, злясь на себя, на свою недогадливость. Вот, встретила его наконец, а удержать не сумела. Она себе этого простить не могла. Конечно, дама не может остановить на проезжей дороге мужчину, с которым, в сущности, не знакома, но мало ли что может случиться в таких исключительных обстоятельствах. Она придумывала разные ситуации, но вдруг разозлилась на себя за эти мысли.

На следующий день она опять выехала из дома рано утром, но заставила себя направить лошадь в противоположную от усадьбы Ширли сторону. Мысли ее, однако, возвращались к Франку, и теперь она уже находила себе извинения… Этот человек был не похож на других. Он избегал ее потому, что чувствовал на себе гнет своего несчастья. Человек бился в сетях ужасных недоразумений: это была вопиющая несправедливость. Высвободить его из этого трагического тупика было бы для девушки не только достойным, но даже героическим поступком. Надо было еще вчера остановить его и заговорить с ним. Ведь она уезжает через два дня.

Она повернула лошадь обратно. И когда уже приближалась к усадьбе, увидела его. Она увидела его еще издалека, и у нее было достаточно времени, чтобы собраться с мыслями. Быть может, он тоже выехал так рано в надежде встретить ее? Или, быть может, ему неприятна будет встреча с ней? А если вдруг он обидит ее, как она это перенесет?

Она сняла с пальца бриллиантовое кольцо, откинулась немного назад и сунула его под седло. Это было дорогое кольцо с крупным бриллиантом в зубчатой оправе, и когда она своим телом надавила на него, лошадь подскочила, так как зубцы впились ей в кожу. Сильвия опять надавила на кольцо – лошадь встала