человеком, судьба которого не похожа на судьбу других людей. Это скорее сострадание, желание помочь… Вы понимаете, что я хочу сказать. Мне нелегко говорить это, но не говорить было бы позорным малодушием.

Наступила долгая пауза. Сильвия думала: как это не похоже на то, что она слышала от других мужчин. Не далее как вчера Малькольм Мак-Каллум говорил ей в автомобиле: «Я и думать не смею, что вы любите меня. Но будьте моей женой, и я сумею внушить вам любовь ко мне». Иными словами: «Доверьте мне свою жизнь. Я сумею устроить ее». То есть она будет окружена роскошью, у нее будет большой, богато обставленный дом, шелка и драгоценности и многочисленный штат прислуги. Ею будут восхищаться и завидовать ей, и она из-за благодарности своему благодетелю не сможет не любить его.

Она ответила тихим взволнованным голосом:

– Женщине нужно очень много любви. Ей нужна уверенность, не только в своем собственном чувстве, но и в чувстве любимого человека.

– Что я могу вам сказать на это… – тихо молвил Франк. – Вы чудная, вы…

– Я знаю, – прервала она его, – но это не все. Я избалованная, изломанная, легкомысленная, пустая… Что-то вроде бабочки.

Она говорила эти слова, когда хотела довести назойливого поклонника до ярости, но на этот раз она была искренна – в глазах ее стояли слезы.

– Это неважно, – сказал он, – я не настолько наивен, чтобы не уметь разглядеть настоящего лица человека. В вас сидят два существа, как в каждом из нас. Вопрос только в том, которое из этих двух существ вам самой милее.

– Я не знаю… – прошептала она, – для меня вопрос только в том, любите ли вы меня…

– Ах, Сильвия! – воскликнул он, и она вздрогнула от прозвучавшей в его голосе тоски.

Он быстро встал с кресла и зашагал по комнате.

– Я не могу говорить о моих чувствах к вам. Прежде чем приехать сюда, я убедил себя, что не должен и мечтать о счастье с вами и должен доказать вам эту невозможность, чего бы это ни стоило мне. Я хотел поступить как честный человек. И хотел бы сознавать, что совершил честный поступок…

Она видела вздувшиеся на его руках синие жилы, видела его взволнованное лицо, и горячая волна вдруг подняла ее с места и бросила к нему. Она положила ему руки на плечи и прошептала:

– Франк!

Он стоял недвижно и молчал.

– Я люблю тебя! – крикнула она и всхлипнула от полноты чувств. – Я люблю тебя!

Он обнял ее, прижал к своей груди, смял розы на ее корсаже и заглушил ее крик поцелуем.

Через несколько минут Сильвия блаженно-возбужденная лежала в своем любимом кресле, уверенная в том, что он не сводит с нее глаз. Через два часа он уехал уже верным ее рабом.

Дня два спустя он приехал опять. И тогда миссис Кассельмен сделала первое замечание.

– Сильвия, – сказала она, – не кокетничай с этим человеком.

– Почему же, мама?

– Он, очевидно, принимает это за чистую монету. Он испытал уже много горя, ты знаешь. А относиться к Ширли, как к другим, мы все же не можем.

– Хорошо, – ответила Сильвия, – я буду иметь это в виду.

Франк хотел, чтобы помолвка была тотчас же объявлена, по крайней мере родителям. Он предпочитал прямой путь, как во всех других случаях жизни. Но Сильвия питала органичное отвращение ко всякого рода признаниям. В данном случае она чувствовала, что надо выждать еще немного и обдумать план действий.

Скрывать свое счастье ей было, впрочем, очень трудно. Она вся сияла от счастья. Казалось, электрические лучи исходили от ее существа и обжигали всех входивших в соприкосновение с нею. Поклонников толпилось вокруг нее больше, чем когда бы то ни было, и как раз тогда, когда ей хотелось быть одной с Франком, со своими мыслями о Франке.

Однажды вечером, когда клуб молодых женщин давал свой ежемесячный танцевальный вечер, неожиданно нагрянул Франк, ничего об этом вечере не знавший. Для того чтобы увидеть Сильвию, ему надо было проскакать верхом сорок миль до города и обратно. К всеобщему изумлению, Сильвия уже в последнюю минуту отказалась ехать на танцевальный вечер. Весь вечер трещал телефон. Мужчины горячились, негодовали, не желая примириться с ее отсутствием, а женщины гадали, кто он. Ее видели днем на прогулке, и все знали, что она совершенно здорова. Но кто же это мог быть, если все местные кавалеры были на танцевальном вечере?

Пошли толки. Неделю спустя другая история дала этим толкам новую пищу. Дворянский клуб давал большой полугодовой бал, и Франка предупредили, что Сильвии в этот вечер не будет дома. Но ему захотелось увидеть ее во всем ее великолепии, и он проскакал в темноте, под дождем двадцать миль, подъехал в полночь к клубу, соскочил с коня, в чем был вошел в помещение клуба и остановился в дверях танцевального зала. Сильвия тотчас увидела его, догадалась, зачем он приехал, и в неудержимом желании сказать ему тотчас, что она все понимает, остановила своего кавалера, кружившего ее по залу, вышла из круга танцующих и заговорила с Франком Ширли. Сколько любопытных, изумленных взглядов устремилось на них, как затрещали языки! Франк Ширли! Франк Ширли! Сильвия остановила свой выбор на Франке Ширли! Предпочла всем Франка Ширли!

Это дошло, конечно, и до усадьбы Кассельменов. Рано утром следующего дня приехала тетя Ненни, вслед затем состоялся семейный совет, на который позвали и Сильвию.

– Сильвия, – начала миссис Чайльтон, всеми силами стараясь придать себе равнодушный вид, – я слышала, что Франк Ширли был вчера на балу?

– Да, тетя. Пауза.