испуганные столь дерзким поступком, который должен был привести яростную борьбу, заперлись в домах своих и покинули на произвол судьбы родственников, сыновей, друзей своих. Турки, уведомленные о занятии касбы и малочисленности противников, вооружаются и толпою бегут к цитадели, которую окружают. Приглашаемые к сдаче, кулуглисы объявляют, что не иначе отворят ворота, как по восстановлении прав их. Тотчас подан сигнал к атаке. Внешняя стена цитадели, слишком обширная, чтобы ее могли защищать на всех пунктах, сильно штурмована. Ворота сломаны пушечными выстрелами, янычары устремляются подобно потоку во внутренность укреплений и, кулуглисы, бессильные против этой толпы неумолимых врагов, предпочитают смерть ожидающим их мучениям: они, сражаясь, отступают до порохового погреба и зажигают его. Тысяча турков, убитых взрывом, 500 городских домов разрушенных и более 5000 трупов жителей, погребенных под развалинами, ознаменовали их отчаяние. Когда прошел первый панический страх, причиненный этой неожиданной катастрофой, взбешенные янычары рассеялись по всему городу. Кулуглисы, не участвовавшие в возмущении, были везде отысканы и схвачены, ужаснейшими муками вымещали на них мужество их братии. Одни были колесованы живые, другие пригвожденные руками и ногами к лестницам, ждали на них медленной и мучительной смерти, одних зарывали живых в землю, других сажали на кол, иные, наконец, брошенные на баб-азунские крючья, в продолжение трех, четырех дней ожидали смерти, палимые знойными лучами солнца и изъязвляемые насекомыми!
После этой страшной мести первой заботой пиратов было возобновление касбы. Они развили при этом невероятную деятельность, все жители города и окрестностей были принуждены участвовать в работах, и в несколько дней новая цитадель выросла из вулкана, пожравшего прежнюю. Впрочем мавры и кулуглисы никогда не были восстановлены в правах своих. Когда, позже, политические интересы потребовали усиления турецкого войска, их стали определять в него, но под названием вспомогательного войска, без всякой надежды на получение какого бы ни было, хотя самого низшего чина. Таковы почти единственные происшествия, какие представляет история пиратов до царствования Людовика XIV.
В 1662 году французская морская сила, состоя из 15 или 16 мелких и ничтожных судов, не была в состоянии участвовать в великой борьбе Англии с Голландией, но могла защищать торговлю Франции и препятствовать вторжениям пиратов Средиземного моря, часто появлявшихся у берегов Прованса и Лангедока. Людовик XIV в продолжение пяти лет приказывал беспрестанно сторожить их, и это исполняли так успешно, что в 1670 году заключили новый договор насчет освобождения невольников и безопасности купцов. Вдруг овладение властью в Алжире беем Баба-Гассаном, достигшим владычества убиением своего предшественника, воскресило после десятилетнего мира алжирские морские разбои.
Баба-Гассан, желая польстить янычарам, которым был обязан своим возвышением, приказал вооружать эскадру и сделать большие приготовления, потом, без всякого повода к разрыву, призвал французского консула и, показывая ему с террасы своего дворца корабли, готовые отплыть в море, сказал с гордостью: «Мир с твоим отечеством расторгнут, горе твоему господину, вздумавшему освободить себя от могущества Алжира — великолепного и хорошо охраняемого, уведоми его, если хочешь, что через несколько дней гордость его будет сражена, морские силы его в моих гаванях и торговля его уничтожена».
Этот дерзкий вызов был принят так, как заслуживал. Во Франции считалось в 1681 году более ста линейных кораблей с 60'000 матросов. Людовик XIV поручил храброму и славному Дюкэну смыть пятно, нанесенное французскому флагу.
Людовик XIV находился тогда в апогее своей славы. Он только что заключил после блистательных войн знаменитый Нимвегенский трактат, обладал многочисленной, храброй армией с опытными начальниками, и флоты его, под начальством д'Эстре, Вивонна, Дюкэна и Турвилля, покрыли себя славой не в одной морской битве. Итак, не для чего было откладывать долее заслуженное наказание. Дюкэн отправился с одиннадцатью линейными кораблями, 15 галерами, 5 бомбовыми галиотами, двумя брандерами и несколькими тартанами. В первый раз решились испытать на море употребление бомбовых мортир, изобретенных и предложенных молодым офицером Рено д'Элисагаре. Галиоты-огневержцы, изобретенные Рено, были суда силой в 50-пушечный корабль, но плоскодонны и сильно обиты железом, чтобы противостать отбою бомбы в минуту выстрела. На каждом галиоте находились две мортиры перед большой мачтой и восемь пушек на задней части корабля, по четыре с каждой стороны.
Флот Дюкэна явился перед Алжиром около исхода августа 1682 г., но волнение несколько дней препятствовало атаке. Наконец открыли огонь. Дурно направленный сначала, он причинял мало вреда неприятелю, одна мортира метнула бомбу так неудачно, что она упала назад на галиот. Дюкэн приказал галиотам подойти ближе к городу, и пальба возобновилась с большей верностью и живостью. Обстреливание продолжалось всю ночь и причинило страшные опустошения в Алжире и порте. На следующий день дурная погода принудила адмирала разорвать свою боевую линию, но 3 сентября произошло еще страшнейшее против первого бомбардирование. На другой день отец Леваше, исполнявший в Алжире должность консула, подъехал к адмиральскому кораблю с одним турком и толмачом для переговоров. Дюкэн отказался принять его на корабль, куда допустил только турка и толмача, которым сказал: «Если алжирцы хотят мира, пусть приедут сюда вымаливать его на коленях и предадут себя мне безусловно». И, не ожидая, как примут это условие, он приказал удвоить пальбу.
5 сентября явились новые депутаты со стороны Баба-Гассана. Дюкэн потребовал прежде всего выдачи всех христианских невольников. Это условие было отвергнуто. Но как дурная погода начала угрожать безопасности флота, то адмирал был принужден отказаться от дальнейшего преследования своих успехов: 12 сентября он поднял паруса и отплыл в Тулон. Эта экспедиция, пагубная для пиратов, но успех которой далеко был неполон, имела однако сильный отголосок в Европе, как по поводу обновления мортир на галиотах, так и по случаю почти совершенного разрушения одной части города Однако же турки нисколько не унывали, они хвалились, напротив, что довольно богаты для того, чтобы выстроить вновь весь город. Поэтому Людовик XIV решился весной следующего года приняться за дальнейшее исполнение своего плана. Зиму употребили на починку поврежденных кораблей и на усовершенствование галиотов д'Элисагаре.
Новая экспедиция вышла в море около конца июня 1683 года. Под Алжиром к ней присоединились еще пять кораблей под начальством маркиза д'Анфревиля. 28 июня галиоты утвердились под пушками города, открыли бомбардирование и завалили улицы горючими веществами. Смущение алжирцев было так велико, что диван поспешил отправить отца Леваше для новых переговоров. На этот раз ему посчастливилось: Дюкэн принял его и поручил ему объявить дивану и паше, что, прежде всякого открытия переговоров, он требует безотлагательной выдачи всех христианских невольников, французов или иностранцев, взятых под французским флагом, грозя немедленно возобновить огонь при малейшем споре об этом предмете. Диван, опасаясь возмущения при прочих смутах, поспешил согласиться на требование адмирала и на следующее утро часть невольников была выдана. Потом Дюкэн потребовал выдачи в виде заложников Меццоморте, адмирала алжирского флота, и Али, одного из знаменитейших капитанов, занимавшего место вроде морского министра Это новое требование, подкрепляемое грозным положением, было также исполнено, и притом тем с большей поспешностью, что бей Баба-Гассан очень тревожился ежедневно увеличивавшимся влиянием, которое приобретал Меццоморте над беспокойным и подозрительным духом турецкой милиции. Самое тягостное для алжирцев условие было произнесено последнее: Дюкэн требовал немедленной уплаты 1'500'000 франков за военные издержки и призы, взятые в последние годы. Баба-Гассан объявил адмиралу, что не имеет средств уплатить такую значительную сумму, но Меццоморте, желавший во что бы то ни стало выйти из своего неприятного положения, воспользовался минутой, когда удалялся алжирский посланный и просил Дюкэна отпустить его в город, обещая сделать более в час, чем Баба-Гассан в две недели. Оставляя корабль, Меццоморте пожал адмиралу руку, обещая ему быстрые вести об успехе своих намерений. Действительно, выйдя на берег, он прямо пошел во дворец бея и приказал четырем приверженцам своим заколоть его, потом надел кафтан убитого, приказал объявить народу о своем вступлении на престол, водрузить красный флаг на всех укреплениях и открыть пальбу из всех батарей по неприятельскому флоту. Наконец, он отправил к французскому адмиралу христианского невольника и поручил ему объявить, что если Дюкэн будет еще метать в город бомбы, то бей велит ставить христианских невольников перед жерла пушек.
Так как переговоры были прерваны, то бомбардирование возобновилось, но новые опустошения, причиняемые галиотами, до того разъярили милицию и народ, что один англичанин, человек с влиянием, воспользовался этим, чтобы привести в действие кровавые казни, которыми угрожал Меццоморте.
