на вершине парапета. Медран напал на него, стеснил, убил его и взял знамя, но прежде чем он успел отойти, несколько выстрелов из траншей повергли его мертвым. Потеря гарнизона состояла в 150 солдатах, опасно раненных, и стольких же убитых, в числе последних считали тридцать рыцарей. Людей, не способных более нести оружие, перенесли в городок и заменили таким же числом свежих воинов, готовых умереть со славой. В форт были доставлены также припасы всякого рода. Возможность сообщений с замком, продолжавшаяся долгое время, немало способствовала продолжительности обороны. Осажденные никогда не терпели недостатка в пище и питье и, по крайней мере, не страдали от этих зол, самых ужасных во время войны. Но наступало время, когда и этот источник должен был иссякнуть.
После описанного усильного и бесполезного штурма турецкие военачальники держали совет. Они решили, что, для успеха, должно прежде всего уничтожить последнюю артиллерию, сохраненную еще христианами. Мустафа-Паша, Драгут-Рейс и Сали-Ага отправились для этого в траншеи, чтобы назначить место для сокрушения той стороны стены, огонь которой был так пагубен при атаке. В это самое время ядро из замка Св. Ангела попало в скалу и осколок камня ударил Драгута в правое ухо. Удар был так силен, что пират тотчас упал без чувств, причем у него изо рта и носа полилась кровь. Мустафа хладнокровно закрыл его плащом, чтобы скрыть от войска это печальное происшествие, и продолжал управлять работами. За парапетом были поставлены четыре пушки. Новый вал защищал их справа от огня из замка, новые работы, еще более усиливавшие позицию турков, скоро позволили им подойти закрыто до самых проломов. В то же время удалось подвинуть прочие батареи и аркебузиров на такие выгодные пункты, что они прервали всякое сообщение форта с замком. С тех пор осажденные, оставленные собственным силам, не могли уже ждать ни помощи, ни спасения, судьбой их было — умереть, ибо всякая защита становилась невозможной. Однако же им не суждено было пасть в ближайшей атаке, и прежде уничтожения им должно было одержать еще одну победу. 21 июня турки сделали новый приступ. Они приняли все возможные предосторожности и все, что могло облегчить путь их, было сделано. Но ни искусство осаждающих, ни неожиданность приступа, ни сила нападения, — ничто не удивляет и не может поколебать гордых рыцарей мальтийских. Везде оттоманы встречают яростное сопротивление, выдержанность и упорство сильнее собственных. Едва появляются они на верху бреши, как на месте разрушенных укреплений восстает живая стена, которая приходит в движение, бросается на них, опрокидывает обратно в ров, осыпает свинцом, железом, огнем и теми страшными смоляными кругами, которые, обхватывая вдруг пять или шесть человек, покрывают огнем платье их, руки, лицо и принуждают устремляться к морю, чтобы в нем погасить пожирающее их пламя. Но по телам отраженных и убитых беспрестанно подходят новые враги, между тем как защитники все те же, не отходя от бреши, умирают от изнеможения и ран. Только сверхчеловеческое мужество могло поддерживать их, чувство долга и надежда на Бога даровала им победу. Жар полудня и сознание неудачи заставили наконец турков упасть духом и прекратить штурм.
Самые ужасные потери заплатили за славу, которою покрыли себя храбрые христиане: двести человек было убито, а прочие почта все ранены. Полковники Мае и Миранда были ранены так опасно, что сначала их сочли убитыми, но, почерпая в великости опасности новую силу, они, после первой перевязки, приказали отнести себя назад на стены, чтобы умереть там. Бальи Эгарас, старый, дряхлый, покрытый ранами, но сохраняя все еще твердость героической души, увещевал своих соратников умереть со славой, указывая им на тела, покрывавшие зелмю, и которых не имели уже сил похоронить. Не смущаясь этим ужасным зрелищем, великодушные воины эти с нетерпением ждали минуты, когда последнее усилие турецкой армии кончит жизнь их, чтобы соединиться в лучшем мире с друзьями, павшими прежде их. Еще одному челноку удалось доставить гроссмейстеру весть об отчаянном положении защитников Сент-Эльма. Жан де-ла-Валетт не мог отказать в помощи, и со всех сторон солдаты и рыцари просили как милости выбрать их. Пять судов с войском, военными и съестными припасами были приготовлены немедленно, но несмотря на все уловки, им невозможно было подъехать к форту. Итак, осажденные потеряли всю надежду и, видя приближение последнего часа, решаясь пасть с оружием в руках, причастились, обнялись на прощанье и возвратились на свои посты, где могли едва укрываться от выстрелов. Около полуночи они развели на углу одного бастиона большой огонь — то было последнее прощание с соратниками в замке Св. Ангела.
На рассвете 23 июня турки, уверенные, что в форте остается весьма незначительное число людей, способных продолжать борьбу, подошли для решительного боя. Они полагали войти без сопротивления — их ожидал яростный бой. Осажденные, убедясь, что им остается одно — жертвовать собой, дорого продают жизнь свою, с презрением к опасностям, увеличивающим силы их, и в продолжение четырех часов оспаривают у турков окровавленные развалины, под которыми поклялись погрести себя. Истощив весь запас пороха до последнего зерна, храбрые воины ищут нового даже на мертвых. На стенах оставалось едва 60 человек, копье и меч оставались единственным их оружием, но они держатся так гордо, решимость их так тверда, что турки, боясь слишком большой потери, прекращают приступ и отступают еще раз. Высокий знак уважения врага храброго к врагу, достойному удивления!
Осажденные воспользовались этим отдыхом, чтобы перевязать свои раны и приготовиться к новой битве. Около часа пополудни приступ возобновился, но с осторожностью, показавшей, как турки научились опасаться мужества христиан. Аркебузиры, расставленные на всех возвышениях и в траншеях, стреляли издали в остатки защитников, которые, не имея более ни пороху, ни свинца, падали беззащитные. Тогда капитан Ланфредуччи, уже раненный, бросился на стену к стороне замка и зажег костер, который возвестил гроссмейстеру взятие форта. В эту самую минуту турки бросились в цитадель. Шестьсот трупов на укреплениях и внутри форта оставались единственными препятствиями. Как будто возвращаясь из гроба, чтобы сразиться еще раз, несколько рыцарей, окровавленных, бледных и истощенных, поднимаются до половины между грудами трупов, ползут, потрясая изломанные мечи свои, и поражены ятаганами победителей. Бальи Эгарас схватил алебарду, бросился на турков и пал навсегда. У полковника Маса была переломлена нога, но он приказал отнести себя на стену и, действуя еще с невероятной силой двуручным мечом, отбивался до последнего мгновения. Несколько человек под начальством одного рыцаря оградили себя развалинами, их убили до последнего. Мустафа-Паша обещал по четыре золотые монеты за каждого живого рыцаря. Жертвы завистливой судьбы, некоторые из них не нашли смерти, которой искали всюду, и о них-то должно пожалеть всего более: они погибли в невыразимых муках. Сохранили только девятерых, которых приковали к гребным скамьям на галере паши. Пять мальтийских солдат спрятались между скалами, ночью бросились в воду и благополучно приплыли в замок Св. Ангела.
Осада продолжалась двадцать пять дней, в форте погибло 1200 христиан, потеря турков простиралась до 4000 человек с лишком, они сделали восемнадцать тысяч выстрелов из пушек. Драгут, смертельно раненный, уже готов был сомкнуть глаза навеки, когда ему донесли о взятии Сент-Эльма. При этом известии он на минуту ожил, выказал еще тень радости и скончался. Так умер один из дерзостнейших пиратов, когда-либо пенивших воды
Средиземного моря. Алуч-Али, калябрийский ренегат, наследовал ему в управлении Триполи. Мужеством, ловкостью и деятельностью он сделался достойным преемником Драгута и вскоре явился владыкой Алжира и великим адмиралом турецкой империи.
После смерти Драгута осада Мальты потеряла бы свой интерес в истории морских разбойников, если бы неожиданное прибытие Гассана-Паши, сына Хеир-Эддина, не придало ей новой важности. Мы увидим далее, как была кончена эта знаменитая война алжирцами.
Мустафа вступил в Сент-Эльм предшествуемый большим знаменем мусульманским, которое развевалось тогда только при вечнопамятных событиях. Но когда увидел ничтожность своего завоевания, когда увидел трупы христиан, покрывавшие развалины, то он постиг трудности, еще предстоявшие ему, и воскликнул: «Чего не должны мы ожидать от матери, дитя которой останавливало нас так долго!» Неверные обесчестили свое торжество ужаснейшим бесчеловечием, и Мустафа приказал предать в своем присутствии пытке пленных рыцарей. Одних убивали тупыми стрелами, другим, повешенным за ноги, распарывали живот, вырывали внутренности и отрубали руки. Даже мертвые не были пощажены: им отрубали головы, а на туловищах делали на спине широкие разрезы в виде креста, потом со скрещенными руками привязывали их к шестам и бросали в море в надежде, что волнение отнесет к прибрежью города эти грозные свидетельства страшной мести. Овладев фортом, турки водрузили на нем свое большое знамя, повсюду расставили свои значки и занялись очисткой внутренности укреплений. Один из старых товарищей Хеир- Эддина-Барберуссы, Эль-Хаджи-Максут, назначенный комендантом, с торжеством был введен в новую должность, и между тем как Пиали-Паша вводил флот в залив Мирза-Мушиет и салютовал императорскому
