обрадованно вскочила ему навстречу, немало удивив Надежду Прохоровну. Директору школы казалось, что завуч давно ушла, так непривычно тихо она сидела, но выходит, исподтишка наблюдала за ней?.. Остался неприятный осадок…

— Ну? Как дела? Что эти изверги говорят? Чем мотивируют? — атаковала завуч молодого учителя.

Нетерпеливое любопытство, бесцеремонность, с которой Виктория Петровна и в кабинете директора ощущала себя основным действующим лицом, раздражали Надежду Прохоровну, но она никак не показывала этого. Спросила только:

— Может, и меня посвятите в свои секреты?

— Какие секреты?! — возмутилась Виктория Петровна. — В школе ни у кого от нас с вами не должно быть секретов! Этот молодой человек ходит в любимчиках, я и попросила его разведать, за что все-таки наши голубчики угодили в милицию? Милиция сигнализирует, что они хулиганили в подъезде!..

— Я думаю, это не совсем так, Виктория Петровна, и я прошу вас больше не давать мне таких поручений… посреднических, извините, это как-то неловко… — Несмотря на решительность, звучавшую в голосе, Анатолий Алексеевич совсем по-ученически топтался возле завуча. — У них было важное дело. Они хотели его обсудить. Шел дождь. Пришлось забежать в подъезд. Поднялись на второй этаж и громко спорили. Жиличка с этого этажа, как они говорят, оказалась слабонервной. Позвонила в милицию. Сейчас же все боятся подростков. Никто не хочет их выслушать. А их надо послушать! — твердо произнес Анатолий Алексеевич и с надеждой посмотрел на директора.

— Их послушать — волосы дыбом встанут, — мрачно проговорила Виктория Петровна, пристально изучая своих коллег. — Если им во всем потакать, завтра они и этого любимчика, своего избранника, тоже свергнут. В школе непозволительна анархия, в школе необходим порядок! И все обязаны ему подчиняться!

— А я согласна их выслушать, — коротко сказала Надежда Прохоровна. — И я прошу вас, Анатолий Алексеевич, взять классное руководство над нашими бунтарями. Я верю, вы сумеете найти с ними общий язык. Если не возражаете, я сегодня же издам приказ. Надеюсь, Виктория Петровна поддержит меня?!

Тяжело ступая, завуч направилась к двери. Анатолий Алексеевич смущенно развел руками, пробормотал что-то несвязное: «Благодарю… Подумаю… Но…» — и тоже попятился к выходу.

Оставшись наконец одна, Надежда Прохоровна вынула из сейфа письмо и еще раз внимательно прочитала его.

«Здравствуй, дорогая редакция!

Я пишу в редакцию первый раз и не знаю, как надо писать. Поэтому начинаю с самого для меня главного. Нашего завуча мы боимся как злого волшебника. Некоторые храбрятся: «Что мне сделают?» — а сами, завидя завуча, идущего по коридору, стараются незаметно улизнуть или опрометью бросаются наутек. Не хотят попадаться на глаза.

Маленьких детей пугают завучем, словно бабой-ягой. У ребенка душа в пятки: еще не знает всех школьных законов, а его уже спешат запугать. Я считаю это неправильным. Учителя нельзя бояться. Слово «учитель» должно звучать гуманно, а не запугивающе. Иногда так хочется поговорить с учителем по душам, поспорить, доказать свою точку зрения. Но спора не получается, потому что учитель всегда прав. Он переспорит тебя не вескими доводами и примерами, а силою власти.

В нашей показательной, вернее, показушной школе учителя не дают нам высказаться — а ученик тоже человек и имеет право на свое мнение! Очень плохо, что учителя не позволяют этому мнению развиться. Могут вырасти люди без мнения, без инициативы, безответные и безответственные люди, которые способны поступать только по чьей-то указке.

Пусть бы в педагогических институтах, когда берут студентов, смотрели не только на знания, но и на человеческие возможности. В учителя надо пускать тех, кто умеет детей любить и терпеть от них. Может, я не права? Но думаю, что права. Помогите нам.

С уважением

Мария Клубничкина».

«Не боится, — с горечью подумала Надежда Прохоровна. — Высказала все, что думает, и полным именем подписалась. Ничего они, теперешние, не боятся. А мы привыкли бояться…»

В том, что происходило со старшеклассниками, прямой вины Надежды Прохоровны не было. В школе она недавно, а наследие ей от предшественницы досталось нелегкое. Но все равно, если вмешается газета и об этом станет известно в районе, в городе, виноватой окажется она, провинциалка, не сумевшая справиться с детьми в доверенном ей высокопоставленном учебном заведении. Не по ее зубам орешек! Пиррова получалась у нее победа!..

Надежда Прохоровна не любила правдоискателей. Немало она их повидала, и ей казалось, что правдоискатели, как черные кошки, несут беду. Разве правда сама по себе, не подкрепленная делом, может что-то изменить, улучшить?.. Нет, она ни за что не покажет письмо Клубничкиной Виктории Петровне. Сердце у нее больное, а характер крутой, чем все это обернется?..

Но сама забыть о письме она не могла. То, что писала Клубничкина, было понятно ей, созвучно ее отчаянию… безысходности… боли… Девочка не жаловалась, она молила о помощи. И будто знала или интуитивно догадывалась, что помощь не придет. Кто услышит крик больной души, когда все вокруг притерпелись к боли?

Отслужив в армии положенный срок, Анатолий Алексеевич вернулся в педагогический институт, только на вечернее отделение. Мама, которая никогда не болела, внезапно умерла от инфаркта, и он вынужден был самостоятельно зарабатывать на жизнь. Он устроился в школу замещать лечившего свои старые раны преподавателя начальной военной подготовки.

Этой осенью, уже с дипломом историка, Анатолий Алексеевич начал вести и свой любимый предмет, и его уроки нравились ученикам. Он чувствовал, что ребята тянутся к нему, старался не избегать их испытующих взглядов и острых вопросов, которые нередко и его самого ставили в тупик. Тогда он честно признавался им в этом, как советовала ему мама, тоже учитель истории…

Согласившись на классное руководство, Анатолий Алексеевич лишился свободного времени и покоя. Он старался теперь подолгу оставаться с ребятами, иначе как бы он мог понять их? А ему прежде всего хотелось понять…

Он обещал им в дни Ноябрьских праздников пойти в поход. Договорился с шефами, молодыми сотрудниками научно-исследовательского института, что они проведут в школе дискотеку, даже с диск- жокеем. Ребята обрадовались, вроде бы успокоились, а на следующий день ушли с уроков.

Виктория Петровна, как всегда, первой узнала о том, что класс в полном составе исчез с занятий, и бушевала в кабинете директора:

— Вы только подумайте, уйти с двух математик, физики и биологии! Когда это было? А я предупреждала: попустительство к добру не приведет! Их надо наказать! Я настаиваю! Никаких вечеров! Никакой распущенности с диск-жокеями!..

Анатолию Алексеевичу показалось, что Надежда Прохоровна растеряна и колеблется.

— Я помню, в нашем небольшом городке, — неторопливо начала она рассказывать, — показывали трофейную картину. Были послевоенные годы, заграничных фильмов мы раньше не видели, и народ валил в кино. На вечерние сеансы билеты достать было невозможно, мы удрали с урока, с последнего, конечно. Директор школы в наказание послала наш класс разгружать машину дров, которые завезли на зиму. Мы без звука дрова перетаскали, да еще напилили и накололи. Все было справедливо, мы оставались друзьями. А тут мы по одну сторону забора, они — по другую. Как перебраться?

— Давайте поговорим с ними, — робко попросил Анатолий Алексеевич.

— Уже говорили, — отрезала завуч. — Даже совместно с родителями. Второй раз этой корриды мое сердце не выдержит!