Лейтенант присел перед малышами на корточки, пошептался с ними о чем-то, и те наконец осмелели: не сводя зачарованных глаз с генерала, мальчуганы пустились рассказывать, перебивая друг друга.

— Они говорят, что, если не принесут дров, нечем будет топить школу, — переводил офицер. — Но сейчас хорошо, потому что теперь не прогоняют домой тех, кому негде взять дров.

— А раньше, что же, прогоняли, кто не приносил? — спросил генерал.

На этот раз лейтенант еще дольше шушукался с ребятишками.

— Понятно, — наконец повернулся он к генералу. — Они говорят, что опоздали на целый урок, потому что обходили деревню в поисках дров. Дома у них нет ни полена. А они уже три дня приходили в школу с пустыми руками и сегодня решили раздобыть дрова во что бы то ни стало. А раньше лучше было и не являться в школу без дров, потому что дети богатеев кричали: пусть голытьба не греется нашими дровами!

— Их дровами... пускай не греется?.. — прошептал генерал: глаза его широко раскрылись.

Затем, резко повернувшись, он вышел на улицу. Снял папаху. Густые, с проседью волосы повлажнели от сдерживаемого волнения. Широкой, знакомой с трудом ладонью он пригладил волосы и тут же снова взъерошил их: рука чуть дрожала.

Генералу вспомнилось детство. Три его старших брата давно батрачили, когда подошел черед и его, четвертого сына. Мальчонке сравнялось одиннадцать, когда его отдали в подпаски к мироеду. И с того самого часа он не ведал ни сна, ни отдыха... Хозяйка с утра до вечера гоняла его.

— Шевелись, шевелись, дохлая кляча! — не смолкал ее визг. — У меня даром харч жрать не будешь. У меня никто еще из вашей породы не зажирел.

Эти хлещущие бичом слова и сейчас еще жгли его... И здесь они настигли его, уже поседевшего.

— Пусть не греется голытьба от наших дров... — машинально повторял он, и все вертел в руках, разглядывая так и этак свою генеральскую папаху из нежного серого каракуля с малиновым верхом. Словно от нее ждал единственно верного решения, совета.

— Михаил Петрович! — негромко окликнул его адъютант и, когда тот недоуменно вскинул глаза, заботливо предостерег: — Простудитесь, товарищ генерал-майор... этакая слякоть!

Генерал надел папаху.

— Товарищ капитан... — начал он, еще не приняв решения, но тут же взял себя в руки. — Отправляйтесь-ка, дорогой, в комендатуру. Нагрузите машину дров. Если не хватит готовых, скажите бойцам — пусть наколют.

— Будет исполнено!

— Объясните, в чем дело. Скажи им, я прошу, прошу их... пожертвовать часом-другим отдыха.

— Ясно.

— Грузовик с дровами и трех бойцов пусть направят сюда немедля! Торопитесь.

Адъютант козырнул и скрылся.

Генерал проводил глазами его ладную фигуру вплоть до статуи святого Флориана. Затем взгляд его скользнул вдоль фасада домов напротив, где по-прежнему молча и настороженно жались люди, следя за генералом и его свитой и стараясь не упустить ни одной мелочи.

— Что это с обывателями? Похоже, боятся нас? — обернулся командующий к лейтенанту.

Переводчик направился было к зевакам, но генерал жестом остановил его. Не спеша, время от времени останавливаясь, офицеры двинулись к главной улице.

— Ты ведь был студентом иняза? — немного погодя спросил генерал.

— Товарищ генерал-майор... Я и сейчас учусь на заочном.

— Знаю, знаю: книги с собой таскаешь, — одобрительно кивнул генерал. — Молодец! — сказал он.

Юношески круглолицый, курносый лейтенант зарделся. Генерал остановил на нем долгий взгляд.

— Сегодня ты получил урок на всю жизнь, — не своим, сипловатым от волнения голосом начал он. — И если ты не расскажешь, если устанешь повторять всем и каждому, что еще вчера здесь дети богатых кричали: «Не смейте греться у наших дров!» — если не сделаешь этого, я т-тебя... — И генерал потряс кулачищем.

— Товарищ генерал-майор, мне никогда не забыть!

Широкими шагами генерал мерил грязь. Иногда он останавливался и задумчиво разглядывал тлеющую сигарету. Он закурил уже третью, когда группа приблизилась к статуе святого пожарника и генерал заметил поджидавших его автоматчиков.

— Товарищ генерал-майор, разрешите... — начал было по всей форме рапорт старший по группе.

— Отставить, — махнул генерал рукой — и к лейтенанту: — Расскажи им, что было там, в школе...

И зашагал дальше. По главной улице теперь потянулись повозки и машины тыловых частей. Но даже сквозь треск моторов и крики возниц он слышал те свои жалобы, что очень давно, еще ребенком, на хуторе неподалеку от Ставрополя он, забившись в дальний угол хлева и горько рыдая, поверял серой, набитой соломой подушке...

Генерал оглянулся. Хотел послать автоматчика, чтоб побежал, поторопил капитана о выполнении приказа. Но тут, гудя и фонтанами разбрызгивая по сторонам грязь и подтаявший снег, на них выехал «студебеккер». На высоком штабеле дров сидело четверо бойцов. Замедлив ход, машина остановилась перед генералом. Адъютант распахнул дверку кабинки и хотел было вылезти, но генерал крикнул:

— Езжайте к школе!

Когда генерал вернулся обратно к школе, урок уже кончился и ребятишки высыпали наружу. И с противоположной стороны улицы постепенно тоже подходили любопытные обыватели.

Отделившись от шумной ватаги ребят, к генералу направились стройная молодая женщина и седоусый мужчина. Четко отдав честь, генерал затем протянул женщине руку.

— Генерал-майор Михаил Петрович Борисов, — прогремел лейтенант. Затем тихо по-русски пояснил генералу, что мужчина и женщина — единственные здешние учителя. Когда генерал представился и седому учителю, лейтенант так же громко, чтобы слышали все — и дети и взрослые, — перевел на венгерский слова своего командира. — Мы затем и пришли, чтобы восстановить справедливость. Трудовой народ не потерпит, чтобы дети его коченели от холода. Но пусть он зорко следит, чтобы у школьного очага не пригрелись паразиты.

Генерал почтительно приложил руку к папахе и собрался было уйти. Но вдруг заметил прошмыгнувшую за спиной учительницы маленькую добытчицу дров. Генерал шагнул к ней, нагнулся и поднял на руки.

Девчушка испуганно заплакала. Генерал, успокаивая, что-то шептал ей на ухо. Вынув носовой платок, осушил заплаканное личико малышки, потом тем же платком насухо вытер перепачканные, озябшие ножонки девочки.

Перевод с венгерского Т. ВОРОНКИНОЙ

Рышард ЛИСКОВАЦКИЙ (ПОЛЬША)

НЕМНОЖКО О ГОСПОДЕ БОГЕ, НЕМНОЖКО О ТОВАРИЩЕ МАЕВСКОМ

Я хорошо помню эту историю, ибо произошла она именно в тот день, когда должно было состояться освящение нашего алтаря. Ксендза мы привели издалека, с улицы Гданьской, из того маленького костела, где по воскресеньям бывала такая же давка, как в трамвае перед комендантским часом. Ксендз, совсем дряхлый старик, едва плелся, а мы рассказывали ему о нашем алтаре. Шепотом. Забывая о том, что находимся не в костеле или ризнице, а на одной из улиц оккупированной Варшавы. Вот мы и говорили, перебивая друг друга, а ксендз, возможно, даже не понимал нашей возбужденной болтовни: «А столик, на котором стоит распятье, пожертвовала пани Молейкова, а распятье, которое стоит на столике, пожертвовал пан Ковалик, инвалид первой мировой войны, малость глуховатый, но примерный христианин, а четыре

Вы читаете Весь свет
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату