— В одном месте на лаке есть вздутие.

— Спасибо. Больше ничего?

— В кармане Мартона обнаружили смятую бумажку с фосфатом цинка.

— Знаю.

Мегрэ не был уверен, но знал, что бумажка окажется именно в кармане мертвеца, что ее найдут где-то в комнате.

Он положил трубку на рычаг.

— Когда вы увидели, что ваш муж направился на кухню, вы ведь догадались, что он собирается там делать, не так ли? Потому и поменяли местами чашки?

— Я их меняла всякий раз, когда предоставлялась возможность.

— Ему тоже случалось менять их?

— Совершенно верно. Вот только вчера вечером ему это сделать не удалось, потому что я не сводила с подноса глаз.

На бульваре Ришар-Ленуар тоже был поднос, не деревянный, а серебряный — свадебный подарок. Чашки Мегрэ и его жены были совершенно одинаковыми, не считая едва заметной трещинки на той, из которой пил комиссар. Но они никогда их не путали. Когда мадам Мегрэ ставила поднос на столик возле кресла мужа, тот был уверен, что та чашка, что ближе, — его.

Он снова встал. Мадам Мартон следила за ним с любопытством, но без тревоги.

— Вы можете зайти на секунду, Люка? Найдите свободный кабинет, все равно какой, и перейдите туда с ней. Оставайтесь там, пока я вас не вызову. Да, и заодно скажите, чтобы привели ее сестру.

Мадам Мартон последовала за инспектором, не задав комиссару ни одного вопроса. А тот, оставшись один, открыл шкаф, извлек оттуда бутылку коньяку, которую держал не столько для себя, сколько для некоторых клиентов, которые в этом нуждались, и налил себе янтарной жидкости в стакан для воды.

Когда в дверь постучали, он закрыл шкаф и едва успел вытереть губы.

— Входите!

В кабинет ввели Дженни, лицо которой было смертельно бледным, припухшим, с красными пятнами, какие остаются, если человек плакал.

— Присаживайтесь.

Стул, который совсем недавно занимала ее сестра, был еще теплым. Дженни посмотрела по сторонам, обескураженная тем, что оказалась наедине с комиссаром.

Он остался на ногах и ходил взад-вперед, не зная, как взяться за дело. Наконец, встав перед ней, произнес:

— Какого адвоката вы выбираете?

Дженни резко подняла голову, ее влажные глаза расширились. Губы зашевелились, но заговорить она не смогла.

— Я предпочитаю допросить вас в присутствии вашего адвоката, чтобы у вас не создалось впечатления, будто использую запрещенные приемы.

Наконец ей удалось пробормотать:

— Я не знаю ни одного адвоката.

По ее щекам катились слезы.

Комиссар взял с полки книжного шкафа справочник коллегии адвокатов и протянул ей:

— Выберите из этого списка.

Она покачала головой:

— Зачем?

Он предпочел бы, чтобы на этом месте сидела та, другая!

— Вы признаете?..

Она кивнула, нашла в сумочке платок, высморкалась без всякого кокетства, и ее нос еще больше покраснел.

— Вы признаете, что имели намерение отравить сестру?

И тут она разрыдалась:

— Я ничего уже не знаю… Не мучайте меня… Скорей бы уж все это закончилось…

Она даже не думала о том, чтобы скрыть свое мокрое лицо.

— Вы любили своего зятя?

— Не знаю. Я уже не знаю. Полагаю, да… Сделайте так, чтобы все это прошло быстро, комиссар!.. Я больше не могу… — взмолилась Дженни.

Казалось, комиссар был застигнут врасплох признанием молодой женщины. Проходя мимо, он даже несколько раз касался рукой ее плеча, как будто понимая, что она нуждается в человеческом прикосновении.

— Вы отдавали себе отчет в том, что Ксавье не такой, как все?

Она отвечала «да». Отвечала «нет». Она столкнулась со слишком сложными для нее проблемами.

— Это она его не понимала! — выкрикнула Дженни наконец. — Она сводила его с ума…

— Намеренно?

— Не знаю. Он нуждался… — Слова она подбирала с трудом. — Я пыталась…

— Успокоить его?

— Вы даже представить себе не можете, в какой атмосфере мы жили… Только когда мы оставались вдвоем, он и я… Потому что со мной он чувствовал себя хорошо, доверял…

— Когда вчера вечером, на набережной, Ксавье подошел к вам, он объявил, что сегодня утром ему предстоит пройти обследование?

Удивившись, что Мегрэ в курсе, она на мгновение замерла, разинув рот.

— Отвечайте… Я тоже пытаюсь освободить вас как можно скорее…

Дженни поняла смысл сказанного. Она не воображала, что комиссар говорит о том, чтобы выпустить ее, а о том, чтобы, в некотором смысле, освободить ее от себя самой.

— Он мне рассказал, — с неохотой призналась она.

— Это его пугало?

Дженни сказала «да» и шмыгнула носом, снова готовая расплакаться.

— Он думал, что она выиграла…

Подбор слов выдавал беспорядок в ее мыслях.

— Это ведь она его толкнула… Она предусмотрела, что он найдет яд, навоображает себе…

— Он ее ненавидел?

Дженни испуганно уставилась на комиссара, не смея ответить.

— И вы, вы тоже возненавидели сестру, верно?

Она помотала головой. Это не означало ни да ни нет.

Скорее, этим движением она пыталась отогнать кошмар.

— Вчера вечером, выйдя отсюда, — продолжал Мегрэ, — Мартон полагал, что после медицинского обследования его не выпустят на свободу. Значит, у него остался только один вечер. Это был его последний шанс…

Поведение продавца игрушечных железных дорог могло показаться нелогичным, и тем не менее оно не было лишено определенной логики, и Мегрэ начинал понимать определенные моменты трактата по психиатрии. Вот только то, что автор книги излагал заумными словами и сложными фразами, в конце концов оказалось человечным.

— Когда он отправился на кухню, где находились вы…

Дженни вздрогнула, явно желая заставить его замолчать.

— Отвар уже был налит в чашки?

Комиссар был в этом уверен и не нуждался в ответе.

— Вы не видели, как он насыпал порошок?

— Я стояла к нему спиной. Он открыл ящик с приборами и взял нож. Я услышала звон ножей…

— И решили, что у него не хватило мужества насыпать яду?

Мегрэ ясно видел перед собой нож с темной деревянной ручкой, лежащий возле радиоприемника.

Под тяжелым взглядом комиссара Дженни еще немного колебалась, прежде чем простонать: