собой первоначальную остроту переживаний.

Я в одиночестве бродила по улицам города, разглядывая незнакомые улицы и прохожих. Окна домов сочувствующе заглядывали в глаза, обещая тепло и свет, а мороз будто обволакивал сердце и тело, даря блаженную передышку.

И повсюду изображения рун иса и хагалаз – покой и разрыв. Желанное спасение, когда душа отчаянно умоляет о тишине и забытьи…

Сверкающий снег обнимал Хельхейм так нежно, будто мать – единственного сына. И город в его объятиях вовсе не казался мрачным и неприютным, напротив, уютные дома и маленькие кафе будто напоминали, что даже в царстве хлада непременно есть тепло и нежность. И что не бывает безвыходных ситуаций и неизбывной боли.

И когда, замерзнув до одеревенения, я заходила в кафе и делала первый глоток горячего вина, то жизнь казалась прекрасной, а горести становились совершенно неважными.

Так что в Альвхейм после месяца на севере я возвращалась почти спокойной. Что ж, какой смысл хаять судьбу и богов? Раз так случилось, значит, это зачем-то нужно. А жизнь продолжается…

Я бы с удовольствием осталась в Хельхейме еще ненадолго, но меня ждали дела, которых за время отсутствия наверняка скопилось превеликое множество.

К тому же у меня было назначено «бесплатное» уголовное дело, перенести которое не представлялось ни малейшей возможности, поскольку его рассматривала суровая председатель нашего районного суда. Вот и пришлось спешить домой, как бы ни хотелось остаться в холодном и утешающем спокойствии северных льдов.

Я до последнего дотянула возвращение в Альвхейм, и теперь приходилось расплачиваться за это.

Первый же день в родном городе обещал стать напряженным: я прилетела утром, а уже на половину третьего дня у меня было назначено это самое дело по назначению.

Мало того, что судья Горяная обожала воспитывать как адвокатов, так и прокуроров, так и само дело было малоприятным: мой подзащитный нанес множество ударов шваброй своей сожительнице, причинив ей средней тяжести телесные повреждения (хотя они были на грани тяжких, поскольку потерпевшая едва не лишилась глаза). Клиент был неоднократно ранее судим и на момент совершения преступления пребывал на условном, так что теперь должен получить как минимум свои ранее присужденные четыре года лишения свободы, плюс судья что-то добавит за новое преступление.

Понимая все это, подсудимый попросту трепал нам нервы, регулярно меняя показания, заявляя разнообразные ходатайства и прочее. При этом сам факт избиения из ревности он признавал! Просто, как водится, желал перезимовать в СИЗО, а не в колонии, где условия намного хуже, вот и капризничал (СИЗО - следственный изолятор, в котором содержатся под стражей подозреваемые, обвиняемые, подсудимые до вынесения приговора, обычно находится в городе, прим. автора).

Откровенно говоря, лично я бы назначила ему наказание по максимуму - мужчина, колотящий женщину по поводу и без него, на мой взгляд, заслуживает самой строгой кары. Впрочем, я благоразумно не оглашала это мнение.

Я как раз успела немного переговорить с подзащитным (он клятвенно заверил, что больше затягивать рассмотрение дела не будет), когда в кабинет зашли секретарь, судья Горяная и мой бывший жених, Владимир Виноградов.

Судья поздоровалась, уселась на свое место и привычно начала:

- Слушается уголовное дело по обвинению Веральда Речиссона в совершении преступления, предусмотренного статьей сто двадцать второй УК Мидгарда. Объявляется состав суда: дело слушается с участием судьи Горяной, секретаря Здравиной, адвоката Орловой. Произошла замена прокурора, в рассмотрении будет участвовать прокурор Виноградов. Подсудимый, встаньте. Есть отводы к составу суда?

Мой подзащитный заверил, что отводов нет. Правда, у меня было что сказать по этому поводу – отчаянно хотелось попросить привлечь другого прокурора, но я прекрасно понимала, насколько это глупо. Приходилось держать себя в руках и вести себя спокойно и сдержанно, старательно не обращая ни малейшего внимания на Владимира.

Как назло, адвокат и прокурор сидят ровненько напротив друг друга, но я очень старалась не смотреть на него, вместо этого преданно поедая глазами судью или рассматривая подсудимого.

К сожалению, готовность моего подзащитного больше не затягивать дело не пригодилась – еще не поступил ответ по предыдущей его жалобе. В прошлом заседании подсудимый заявил, что следователь в милиции его заставил признать вину, как это обычно пишется «используя недозволенные методы следствия, физическое или психическое насилие».

В таких случаях суд обязательно дает частное поручение проверить эту информацию и в случае необходимости привлечь к ответственности следователя. Впрочем, в подавляющем большинстве случаев это - пустая формальность, поскольку доказательств, конечно же, не находится. При отказе упирают, что раньше подсудимый не жаловался ни в прокуратуру, ни в суд. К тому же нет заключения медиков о наличии телесных повреждений, ведь следователь не станет вызывать скорую собственноручно избитому подозреваемому, да и в милиции поднаторели в том, чтоб не оставлять видимых следов.

Стало быть, все это – выдумки, хоть и нуждающиеся в проверке.

В этот раз прокуратура сплоховала, не подготовив вовремя надлежащий ответ, так что дело пришлось переносить.

- Посмотрите, у всех свободно девятнадцатое марта на одиннадцать тридцать? – поинтересовалась судья, заглядывая в свое расписание.

Владимир, не глядя на меня, раскрыл ежедневник. При этом на его пальце вызывающе блеснуло кольцо. Я чувствовала себя так, будто меня ударили под дых – кольцо было обручальным…

Как выяснилось, всех эта дата устраивала, так что я могла убираться восвояси – на сегодня мой рабочий день был закончен.

Я шла по почти пустому коридору – большинство дел уже прослушали, так что народу было совсем мало. Лишь возле туалета неторопливо курили несколько работников суда.

При виде меня секретарши стали громко и старательно шушукаться, практически в полный голос обсуждая роскошную свадьбу Виноградова и его юную красавицу-невесту. Можно подумать, это что-то изменит!

Я не стану гадать, сумел ли Владимир так быстро подыскать мне замену или же у него заранее был подготовлен запасной вариант. Теперь это уже совершенно не важно.

Я спускалась по лестнице к выходу из суда, переставляя ноги так опасливо, будто они были стеклянными.

В моей голове была оглушающая пустота, когда практически нет связных мыслей, лишь спутанный клубок обрывков эмоций и размышлений.

Фрейя, светлоликая богиня любви, почему ты так жестока со мной? Смешно, но я ведь не стану вдохновенно страдать. И сетовать на несправедливость жизни тоже не буду, да и ревновать нет никакого смысла.

Будь свободен и счастлив. А я… Я старательно обрываю нити нашей связи и возвожу стены между нами. Так тому и быть. Стерто.

Вокруг царила весна: набухли почки на деревьях, по асфальту бежали веселые ручьи, а небо сверкало синевой, от которой глаза совсем отвыкли за долгие зимние месяцы. Воробьи и толстые голуби что-то деловито выискивали в земле, и даже ветер нес в себе какой-то особенный запах весны. Прохожие с восторгом всматривались во все это, выискивая новые приметы марта.

А мне не было никакого дела до возрождения природы.

Хотелось напиться – вдрызг, до потери памяти. Дико хотелось просто забыть – любой ценой не помнить, не думать ни о чем.

Вообще я мало пью, но это был особый случай, и я не стала сопротивляться своему желанию.

Вот только, как выяснилось, осуществить это было затруднительно. Ближайшая подруга у меня только одна – Инна, остальным я не доверяю настолько, чтобы напиваться в их компании. Не хватало потом, чтоб мои пьяные откровения стали достоянием гласности!