Я сразу вспомнил, как однажды русский классик и тоже, между прочим, не узбек, в мемуары внес, как сокровенное: «Каждый пятый еврей – идиот. Собственно, я и сам не совсем здоровый».
И у нас в роду такой один! Конечно, не один, а… Классик прав. Но я остановлюсь на этом Моте.
И вот когда я появился, где встречают, с чемоданом, с этими конфетами… Я ж плохо вижу, но Мотя сразу бросился в глаза: он с трех шагов меня разглядывал в бинокль. Он с биноклем никогда не расставался. Ну и с расстегнутой ширинкой, соответственно. Пускал слюну, был в форме, как всегда…
Короче, я увидел эту стену. Непробиваемую стену моих родственников.
А они друг друга стоят, это факт: между собой не дружат, не общаются. Машковские, Пашковские, Рашковские…
Их сплотил, скорее, мой прилет.
Когда я их увидел, чуть не кончился! Плечом к плечу они стояли монолитом, о который мне оставалось только биться головой. Высекая искры неизбежности.
А они… Моя родня, едва меня завидев, не стесняясь и ни в чем себя не ограничивая, за меня буквально стала драться: у кого из них я буду жить. Каждый стал тянуть меня к себе. Чтоб показать, что я иду к нему, а остальные могут отдыхать. Они явились – только чтоб подраться! Назревал тупик бесповоротный…
Они меня бы точно разорвали. Но вмешался Мотя, как безумец. Он тихой сапой пододвинулся ко мне и со всей дури… Но ему, наверно, можно. Он дернул меня за руку и крикнул:
– Так не доставайся ж никому!
И я померк.
Больше вариантов не нашлось: я достался тетке-травматологу, собственно, к которой я и ехал.
В течение недели я вызванивал. Чтоб забрали те чугунные конфеты. Нет, поначалу телефон вообще молчал. Потом проснулся.
Но за передачей не спешили.
Я уже молил:
– Придите, заберите наконец! Право, не везти же мне обратно?
– Да-да, конечно!
Но опять не торопились.
Я увещевал, я заклинал:
– Да сколько можно?!
Оказалось, можно.
Про собаку я, естественно, молчал.
Наконец свершилось! Соизволили!
Они расшаркались и вскрыли те конфеты:
– Угощайтесь!
Я отшатнулся:
– Нет, благодарю!
– Да не стесняйтесь, вы же заслужили!
Чего мне стоило, что я не заслужил!..
Но, главное – избавиться. Избавился!
Клянусь! В моей жизни этот день казался лучшим. Но надо же, какое совпадение, он же оказался самым худшим: в благодарность за чугунные конфеты они в Донецк мне передали… Не поверите! Велосипедик. Детский? Ага, детский. Тяжелей, чем те конфеты, раза в три!!!
Я мог бы отказаться, это запросто, но я же безотказный, черт возьми!
Я забился в судорогах. Поздно!
Казалось, уже можно рассказать про сам Израиль. А не буду!
О нем писали все кому не лень: «Ах, Кедронская долина! Ах, сад Ротшильда! Иерусалим, Кейсария, Эйлат…»
Статьи, тома, шкафы библиотек…
Но о том, как я летел обратно, кто напишет? Свидетели, ау! Как я летел обратно, из Израиля…
И вот тут-то я незаменим!
Итак, опять аэропорт Бен-Гурион…
Что может приключиться с багажом? Да что угодно. Иногда багаж действительно теряется. Когда находится, теряются владельцы. Так он годами мечется по миру, перелетая из страны в страну. И бывает, возвращается к своим хозяевам в их старости, причем такой глубокой, когда те о вещах давно забыли, не говоря о собственной фамилии…
Форс-мажор случился и со мной.
Занял очередь, стою на регистрацию. Подгребает внутренняя служба безопасности. И в высшей степени корректно:
– Это ваш багаж? Отлично. А в коробке?
– Там велосипедик, трехколесный.
Ну, вы помните, как благодарность за конфеты…
– А, к слову, это ваш велосипедик? – они въедливые.
Я чистосердечно:
– Нет, не мой! Я уже взрослый…
Шутить?! Они переглянулись:
– Как не ваш?!
– А так. Это просто передача, для Донецка!
– Кто передачу передал? – такие цепкие.
Пожал плечами:
– Как-то не спросил.
Это был провал неимоверный! Перевозить чужие вещи здесь нельзя: Израиль опасается терактов. И багажи здесь проверяют очень тщательно. Велосипедик попросили тут же вскрыть. Разобрали на мельчайшие детали, раскрутили до шурупчика, до винтика. Но ничего такого не нашли. И, пожелав счастливого полета, все детали ссыпали назад:
– Дома на досуге соберете!
Не успел я ахнуть, как исчезли.
Я уже предчувствовал скандал: в Донецке ожидали не «Конструктор»…
Все, наш аэропорт. Встречает дама:
– Вы Верховский? Очень хорошо! Ну, привезли вы наш велосипедик?
Я всучил. Не глядя, произнес:
– Соберете из деталей, будет ваш!
И попятился.
Она остолбенела…
Я думал: все. Все только начиналось!
Который день она меня изводит, эта дама:
– Где колесико?! – звонит по телефону. – Не хватает одного колесика, ответьте!
Я креплюсь, старательно молчу.
Но теперь она повадилась и ночью:
– Где колесико, ответьте, наконец?! (Будь оно неладно вместе с ней!) Верховский, вы кусок антисемита!..
И хотя я рассчитался с ней по полной – нервным срывом, до рассвета я уже не сплю. А вспоминаю: до чего ж мне было хорошо в Святой Земле. И не просто хорошо, а замечательно!
И прихожу к ошеломляющему выводу: велосипед – расплата за Израиль!..
Если ночью я иду одна…
У жука должна быть гордость.
Обязательно!
Слону довольно и великодушия…
– Нет пророка в своем отечестве, – вздыхал государь, – верно?
