В московском антикварном видел ценники: «Портрет Московского Кремля», «Икона на религиозную тему», «Подлинник копии Шишкина». И еще одну картину: «Герострат, принимающий эстафету олимпийского огня»…
В репортаже об ограблении цирка я цитировал Пушкина и забыл закрыть кавычки. Так в Донецке никто и не узнал, где кончается Пушкин и начинается Верховский…
Соседка – маме:
– Женя, можно у вас поживет моя крыска? Пока я буду на курорте загорать… Ну, Женечка! А кстати, где она? – и тут же радостно. – О, вот она у вас уже осталась!
Угольные терриконы по очертаниям напоминают пирамиды. Но есть одно серьезное отличие: наши фараоны – еще живы!
Всякий раз, когда представляется возможность, – я улетаю. Подальше, подальше отсюда! Вы удивитесь: «О, а как же притяжение земли?» Ничего не вижу притягательного!..
Клочья
Под дождем бродил не торопясь. Казалось, он выгуливал свой зонтик…
Почему я до сих пор не женюсь? Собой, последним – и с кем-то делиться?!
Приснился свежий взгляд на человека: рожденный ползать, вставший на дыбы.
Прокрутили назад марш Мендельсона – вылитый Шопен! Не знаю, о чем, но задумался…
«Пушкин родился не в Донецке и был убит, к сожалению, тоже не у нас. И все же, товарищи, юбилей нас поджимает…» (
Пушкин поэт до сих пор. Живет он былыми заслугами…
Пьяный шел, будто ногами заплетая косичку…
Религиозный мир – это мафия, не поделившая Господа.
Секс-символ – это секс-бомба, которая не взорвалась.
Слабость интеллигенции в том, что ее толпа неубедительна.
С какой ноги ни встать – всегда не та!
Сон – для тех, кто не знает, для чего ночь…
Спонсоры – это люди, которые подают милостыню в особо крупных размерах.
Стоит в человеке разобраться – глядь, а ты к нему уже привык.
Стоит ли жить на этом свете, если нечем заплатить?
Стоит. Но нечем.
Я очень смелый: я не боюсь вас огорчить своим присутствием…
Тишайший старик Первухин. Когда его ударило током, он не скандалил, как другие, а отправился снимать побои.
Тысячу раз прав мой начальник, когда говорит, что… А какая разница?!
Стояла такая тишина, что был слышен шорох бегающих по коже мурашек.
У меня к вам не ненависть, а чистое любопытство. Как к бабочке на ладони. Вот бабочка, думаю я. А что будет, если я оторву ей крыло?..
У меня отлично развит глазомер: я всегда беру себе больше – и не ошибаюсь никогда.
У моей памяти садятся батарейки. Конечно, можно перезарядить, но кто напомнит?..
Предпочитаю ложный стыд здоровому бесстыдству…
Уникальная возможность заглянуть в будущее: заглянул в лужу – и ты уже на небе!
У собаки мания величия. Ее назвали в честь планеты: Шарик.
У стюардессы была фигура высшего пилотажа.
Человек со странностями: котелок не варит, но в голове такая каша!
Я уже устал переживать. А что если птичий грипп подкосит ангелов?
Чиновники ссорятся очень редко: взяток хватает на всех.
Что такое быть законопослушным в нашей стране? Это идти по трупам только на зеленый сигнал светофора…
Юмористы – страшно скупые: чтоб не украли их умные мысли, они нам говорят такие глупости!
Я во всем последний неспроста: всегда запоминается последнее.
Что-то неспокойно в этом мире. Вот и в ухе у меня уже стреляет…
«Эта ягода темно-вишневого цвета». И это о кизиле, представляете?! Так, походя, обидели кизил. Не найдя для него его родного, собственного цвета…
Я хороший только за глаза: когда я есть – я несколько теряю.
Эпитафия: «Ушел незамеченным».
«Ты хочешь, чтоб на Бетховене я смеялся?..»
Я знал одного торгового работника. Все свое состояние он сделал на воде, еще в те годы. На газированной. Был он тупым и мелкотравчатым, лицом не вышел, вышел животом. Низкорослый и с кривыми ножками. Кстати, писать он так и не умел, а считать если и умел, то лишь обсчитывать…
Спустя год после кончины вдова поставила на его могиле памятник. Недавно проведывал я бабушку на седьмом участке – и увидел. А увидев – просто обомлел! Он – и в полный рост. Выбит на куске гранита. Художник оказался дилетантом: выбивать он начал снизу. А на голову места хватило не очень. И голова оказалась сплющенной. И все же художником он будет! Так уловить черты этого идиота способен не каждый!
Но самое интересное оказалось все-таки не сверху, а внизу. Это была эпитафия: «Какой светильник разума угас, какое сердце биться перестало!» И подпись: «Фира и дети».
Его дети мне и даром не нужны, ну а Фиру я, конечно же, нашел:
– Какой светильник, Фира, между нами, он же был таким идиотом?!
Фира согласилась:
– Не то слово!
– А сердце, Фира?! – я не унимался.
– Оно было каменным, это сердце, – ответила Фира и заплакала.
Я изумился:
– А зачем же вы отгрохали такое?!
И сквозь слезы Фира прошептала:
– Он – при жизни – сделал это сам…
В синагоге перед стариками и старухами выступает молодой знаток Торы Яков Габричевский. Остроумный… Вот он рассказывает о том, что, согласно Торе, первосвященники или из рода первосвященников не могут брать в жены нееврейку, разведенную или обесчещенную.
Вопрос из зала:
– А кто такая обесчещенная?
Габричевский:
– Показываю в последний раз…
Я зашел в каморку к служителю донецкой синагоги Михаилу Моисеевичу Брукману. Старик Брукман горько плакал:
