пришлось перетерпеть гораздо больше. Так, ссылаясь на заметки и дневники участников похода, можно сказать, что у каждого участника этого скитания по чужим углам в боевой обстановке было сознание, что он не один в поле воин и, если не он, то его сосед вооружен. При них были пушки, пулеметы, обоз и казна. Не из-за угла и не с крыши или окон дома поразит его злодейская пуля, а в открытом, быть может и неравном бою сложит он казачью голову за родной край и веру. И в этом было огромное утешение рядовому участнику, терпевшему, несомненно, большие лишения. Но начальство в Степном походе чувствовало себя прекрасно: переезды на отличных очередных тройках, ночлег у гостеприимных поневоле коннозаводчиков, с полными удобствами, даже комфортом, с сытными ужинами, обедами, завтраками, с напитками и музыкой совсем напоминали бы маневры доброго старого времени, если бы не боевая обстановка».
Из дневников очевидца
В один из светлых апрельских дней в штаб пришли сразу две вести: из Добровольческой армии и от Походного атамана. В первом сообщении говорилось о том, что армия жива, сражается, но потеряла своего вождя генерала Корнилова. Второй гонец утверждал, что Степной отряд, имеющий в своем составе около 1000 сабель, с тремя пушками и двумя десятками пулеметов причалил к пристани станицы Константиновской на пароходе «Москва».
На следующий день в Заплавы, по распоряжению начальника штаба этого отряда полковника Федорина, прибыли несколько офицеров.
…Мельников нашел Алешку в лазарете. Лиходедов приехал туда на сытом и вычищенном до блеска коне.
Выбежав на порог, Уля всплеснула руками и замерла, во все глаза глядя на неторопливо покидающего седло Алексея. Перемены в облике штабного ординарца произошли кардинальные. Сапоги украшали гусарские шпоры, откуда-то притараненные вездесущим Женькой, на боку красовалась шашка в ножнах с серебряными вставками, а из-под лихо заломленной полевой фуражки выбивался накрученный казачий чуб. Шинель больше не болталась, а сидела ладно, как влитая.
– Тиша, не балуй, жди! – как собаке погрозил коню пальцем Алешка и чинно, придерживая левой рукой шашку, а правую картинно заложив за спину, направился к Ульяне. Восхищенная девушка порхнула ему в руки, отвечая поцелуем на поцелуй.
– Ой, Алешенька, какой ты теперь франт! Тебя за подвиги наградили? Мы все слышали от Женьки, как ты со студентами оборону спасал. Ты здоров? Может, тебе чаю горячего? Я сейчас, пойдем!
– Подожди! – Алексей высвободил правую руку. – Это тебе, Уленька… Говорят, он скоро зацветет.
На ладони стоял небольшой горшочек с кактусом.
Кактус Алешка сменял у беженки на полкаравая черного хлеба. Тетка, не веря своему счастью, долго рассказывала про уход и заодно про свою ботаническую таганрогскую жизнь и покойного мужа – капитана торгового судна.
Уля ожидала чего угодно – тюльпанов и даже пришельцев из другой, забытой, невероятной жизни, роз, – но только не милого «ежика», посланца дальних экзотических стран. Она бросилась показывать кактус Анюте и другим сестрам милосердия, собрав вокруг себя весь медперсонал и даже ходячих раненых. Все хотели его потрогать, тянули пальцы к маленьким иголочкам. Только приход доктора Захарова развел персонал по своим местам.
Мельников ботанической новости значения не придал.
– Алешка, – в Серегиных серых глазах отражалась тревога, – от Походного люди в штаб приехали, так- разэтак! Степной отряд уже в Константиновской!
Лиходедов резко поднялся со стула, продолжая держать Улины ладони в своих.
– А Походный атаман?
– Федорин – начальник штаба Походного, прислал своих людей, в тряпки их душу.
– Ну, вот и случилось. Серега, как думаешь, может, к Ивану Александровичу сейчас пойти?
– Я думаю, что ни к чему лишний раз дергать полковника. Да и нам перед федоринскими мелькать нечего. Лучше давай через Пичугу записку подсунем.
– Идет.
Друзья подошли к станичному правлению с тыла, и Мельников постучал в окошко четыре раза. Через минуту Шурка стоял перед ними.
– Вы чего?
– Да так, прогуляться вышли! – съязвил Серега – Те, что из Степного отряда, тяни их налево, в штабе?
– Со всем командованием сидят, чай пьют. Я слышал, завтра наши в Константиновскую собираются, к Походному атаману.
– А Иван Александрович едет? Узнай у него, что делать. Или записку подсунь.
– Ладно, попробую. Я скоро бумаги ему понесу.
Вскоре Пичугин сам нашел Алексея. Конные ординарцы базировались в соседнем со штабом дворе. Мельникова к тому времени уже услали в Раздорский полк.
– Смоляков велел передать, что вечером, когда визитеры уедут, ждет нас у себя на квартире.
Вечер девятого апреля выдался ясный и прохладный. По степи гулял легкий ветерок, гоняя запахи оживающей в предчувствии грядущего сева земли. Заместитель начальника штаба Донской армии квартировал неподалеку от станичного правления, в просторном доме уважаемого старейшины-казака.
В комнате на втором этаже, где собрались все члены «тайного общества», горел медными боками принесенный хозяйкой самовар, предвещая скорое чаепитие. Винтовки стояли в углу, а ходики с размалеванной кукушкой отсчитывали драгоценные минуты мирных, как думали хозяева, посиделок. Иван Александрович сказал им, что у его племянника нынче день ангела, и он ждет его с друзьями в гости. Роль племянника выпало исполнять Журавлеву, как самому удаленному от штаба члену конспиративной группы.
– Итак, что мы на сегодняшний день имеем? – начал полковник, когда дверь за принесшей связку баранок казачкой закрылась. – Первое: одиннадцать ящиков из того, что было в Новочеркасском казначействе. Пока что умозрительно.
– Одиннадцать ящиков золотых слитков, – волнуясь, поправил Лиходедов. – Мы все знаем.
Он говорил от имени всех участников операции, накануне постановивших раскрыть перед начальником штаба свои карты. По мнению друзей, обстановка складывалась так, что больше играть в неведение становилось непозволительно.
– Господи, так вы уже в курсе?! – Иван Александрович опешил. Его лицо сначала изобразило неподдельное удивление, а потом на щеках выступил румянец смущения. Опытный офицер, полковник, не знал куда девать глаза.
– Простите меня, ребята, – тихо сказал он. – Я давал слово. Поклялся не разглашать… В то время для вас это было благо. Поверьте, я мучался и собирался вам рассказать. Вы имели полное право знать, за что рискуете жизнями.
– Да не переживайте вы так, господин полковник, – успокоил Барашков. – Мы вас понимаем. Да и замок цифровой случайно открылся… Давайте лучше посмотрим, что нам сдала злодейка-судьба.
Смоляков помолчал, выпил залпом стакан воды и продолжил прерванный ход рассуждений:
– Ладно, второе: Ступичев, увезенный неизвестными, сначала работал на красных по немецкому заказу. Для чего? Тут, на мой взгляд, все ясно: красные платят немцам за оружие и возвращают долги. Потом подъесаул решил разбогатеть. Третье: полковник Федорин, по приказу которого увезли золото, завтра встречает нашу делегацию в Константиновской. Вопрос: где теперь Ступичев? Если у Федорина, то мне завтра устроят очную ставку и потребуют объяснений. Если подъесаула у них нет, меня должны арестовать сразу.
– Можно вопрос? – по-школьному поднял руку Барашков. – А если Ступичев у них и даст показания против вас? Этот гад способен на все. Выходит, вас попытаются арестовать без разговоров в любом случае.
– Вероятно. Федорину выгодно обвинить меня, даже если часть золота у Походного атамана. Хотя бы для того, чтобы ослабить руководство Заплавской группы. По вызывающему поведению его посланцев, Гущина и Семилетова, я понял, о чем завтра пойдет разговор, – о переподчинении наших частей Походному атаману Войска Донского. Наличие созданного нами Временного Донского правительства никак не
