Но тайно. Никого не неволю: кто не уверен, может попробовать затеряться в полках. Но если что, спасти не смогу. Прошу понять правильно. Все. За остальным – к ротмистру.

Непосредственных участников тайной операции оказалось семь: Лиходедов, Мельников, Пичугин, студенты Барашков, Журавлев, полковник Смоляков в Новочеркасске и ротмистр Сорокин в Добрармии. Солдат-телефонистов накануне, взяв подписку о молчании, отправили с разъездом в Заволжье.

Ротмистр решил спланировать операцию следующим образом. Один пробирается обратно в Новочеркасск, в помощь к Смолякову, а четверо следуют к Ростову. Двое из них ищут следы Ступичева и груза между двумя городами, а другие с подложными документами поступают на службу к большевикам, желательно поближе к штабу. Для подобных целей в Ростове оставлены связники.

«Есть наши люди и у Сиверса, – загадочно сказал Сорокин. – Но об этом после».

В результате бурных обсуждений решили так: в Новочеркасск направляется Пичугин, а Алексей, Мельников и студенты – в район Ростова. Всем участникам были выданы деньги, соответствующая одежда, другое оружие. Винтовки сдали и получили небольшие браунинги.

– Признанное оружие шпиона, – пошутил ротмистр, – хорошая штука.

– Ну вот, это ж другая музыка! – через некоторое время весело воскликнул он, осматривая переодетых партизан.

Алешкиных товарищей трудно было узнать. Теперь они походили на рабочих парней из ростовских предместий.

– Картузы заломите, вон как у Мельникова, – поучал ротмистр, – воротники поднимите для фасону, да сапоги дегтем натрите. Журавлев, не укладывайте вы шарф, а на шею намотайте! Семечки умеете плевать? А ругаться? И еще, смотрите за руками: найдите мазут или еще какую-нибудь дрянь и испачкайте. Да чтоб въелся, чтоб под ногтями осталось… Эх, «пролетарии»!

После инструктажа и разъяснения основных тезисов большевистской политики всем были розданы новые документы.

– Вы теперь из Батайска, рабочие по ремонту железнодорожных путей, – Сорокин вручил «липу» Алешке, Мельникову и студентам, – а Пичугин по-прежнему новочеркасец, но из низкого сословия. Вам, – ротмистр посмотрел на Шурку, – «липа» нужна только в крайнем случае, если патруль остановит, или еще что. То есть если будете иметь дело с представителями большевистской власти. А так придется обретаться дома под собственным именем. Спрячьте «липу» подальше. Лучше побрить голову: когда появитесь дома, скажите соседям, что у вас был тиф. В Новочеркасске все полномочия у Смолякова. А вы, Лиходедов, координируйте остальных. Потом, по ходу, решите, как разделиться. Действуйте по обстоятельствам, но помните: если можно не предпринимать активных действий, лучше их не предпринимать. Главное – сбор информации. Помните, сейчас для Добровольческой армии важен не столько сам груз, сколько причина его исчезновения. Даже если мы уйдем на Кубань, все равно вернемся. Ибо, как говорили у нас в полку: «Вера есть – победа будет». А теперь, товарищи рабочие-путейцы, и вы, Пичугин, поизучаем методы и способы ремонта железнодорожного полотна. Для этого я инженерного подполковника пригласил.

– Эпохально! – вдохновенно прокомментировал студент Барашков. – Надеюсь, как лучше разрушать, господин подполковник тоже знает? Мне бы чуток на минера поучиться.

– Знает, и более чем, – довольно улыбнулся ротмистр. – Поучитесь. Эх, птенцы гнезда!… Где же наша слава…

И студент Барашков, и старый казак Фома Егорыч как в воду глядели. «Дополнительные сведения» о районе Зимовников оказались вполне отрицательными, поэтому было принято решение двигаться на Кубань. В станице Мечетинской Корнилов вызвал всех командиров отдельных частей и, как всегда сухо, изложил мотивы и указал новое направление. Но взор его испытующе и с некоторым беспокойством следил за лицами донских партизан. Пойдут ли с Дона?

Партизаны явно опечалились таким поворотом. Но выбор они уже сделали: отряды идут с Корниловым.

Походному атаману Попову было предложено присоединиться к Добровольческой армии. Через три дня он ответил отказом. Попов объяснял, что, считаясь с настроением своих войск и начальников, он не может покинуть родной Дон и будет в его степях выжидать пробуждения казачества. Но всем и так стало ясно: честолюбие или что-то еще удержало Походного от подчинения Корнилову.

Казаки станицы Аксайской, вести о крайнем недовольстве коих действиями большевиков достигли Ольгинской, и впрямь одними декларациями не ограничились. Последней каплей, видимо, стал проход через станицу конного латышского отряда, молниеносно устроившего реквизицию провианта, оружия и кое-каких ценностей на нескольких улицах.

Случившийся после этого сход послал кучу страшных проклятий большевикам и постановил вооружаться. Сформировав три полные сотни, станичники отправили их на защиту своего юрта с севера и юга. Северный отряд и обнаружил у Большого Лога побитых латышей и матросов. Казаки из бывалых, прошедшие не одну войну, быстро поняли, что тут пахнет междуусобицей. Молва же, наоборот, приписала победу над красными аксайцам.

Такой поворот событий погрузил станичников в большие сомнения, благо советчиков хватало. Одно дело встретить какой-нибудь отряд на подступах к станице и, сдерживая его, добиться чего-нибудь путем переговоров. А другое – вырезать полностью, без каких либо деклараций.

«В конце концов Бог инородцев наказал, – толковали старики, – обобранные, опять же, свое добро вернули, а с большевиками и Корнилов не совладал. Не приведи Господи, Сиверс мстить начнет».

Проторчав на подступах к станице пару дней без всякого дела и помитинговав, казаки решили упредить ситуацию: пока не поздно, послать к большевикам делегатов. Делегаты вскоре вернулись и доложили, что большевики очень встревожены случившимся, да так, что им стало не до аксайцев. Последних отправили восвояси, пообещав карательную экспедицию не посылать, если казаки, проявив сознательность, помогут продовольствием.

Если кто-нибудь в этот день попытался бы без предварительной консультации с комиссаром Склянским поговорить с Рудольфом Фердинандовичем, то наверняка бы получил пулю в лоб. После вестей из района Аксайской Сиверс заперся у себя в кабинете. Он пил водку.

Время от времени в коридор долетали яростные матерные ругательства. Командующий фронтом подозревал всех. Затуманенный спиртным мозг его снова и снова перебирал причастных к «золотой» операции фигурантов. Произошло немыслимое: лучшие исполнители его приказов отправлены на тот свет, «груз» похищен, а немецко-красный агент испарился, да не один. С ним пропал вожак морской ватаги боцман Бугай.

Стекла окон на втором этаже дома были сплошь в паутинках пулевых отверстий. Если, бегая взад- вперед по комнате, Рудольф Фердинандович замечал кого-нибудь на улице, он тут же стрелял из маузера. Столь незначительный «живой» расход человек, не так давно обналичивавший для революции германские чеки, мог себе позволить. Командарма приводило в бешенство то, что он не знает, как реагировать на ситуацию. Если немцы им воспользовались, то мстить им без «индульгенции» Совнаркома не получится. А если его кинули свои люди, то что он станет говорить фон Бельке? По правилам, он должен был поставить Феликса в известность об истинной подоплеке «архивной» операции, а не пользоваться услугами влиятельного совнаркомского чиновника – бывшего каторжанина. Госценности – это епархия Дзержинского.