населением, он обратил внимание, что на рынке царит очень большое оживление и что на нем продают драгоценные камни для ожерелий, индиго, сурьму, кольца, браслеты и бесчисленное множество других товаров; их предложение значительно превышало спрос.
«Он открыл, – рассказывает Валькенер,- торговлю в широком масштабе и выставил в своей лавке отборный ассортимент европейских изделий для продажи оптом и в розницу. Мунго Парк считал, что полученная им огромная прибыль возбудила зависть остальных купцов. Жители Дженне, арабы, купцы из Сансандинга объединились с купцами из Сегу и старались подговорить властителя Мансонга завладеть имуществом европейца, а затем убить его или выгнать из Бамбари. Несмотря на то, что Мунго Парку было известно о составленном против него заговоре, он продолжал ежедневно торговать в своей лавке и за один день выручил двадцать пять тысяч семьсот шестьдесят каури».
28 октября после четырехмесячной болезни умер Андерсон, и Мунго Парк вторично оказался один в сердце Африки. Он получил от властителя Мансонга разрешение построить в Сансандинге лодку, чтобы спуститься по течению Нигера; он назвал ее «Джолиба» и назначил отплытие на 16 ноября.
На этом обрывается дневник Мунго Парка, заканчивающийся подробным описанием жителей берегов Нигера и природы стран, впервые им открытых. Доставленный в Европу дневник, хотя и представлявший совершенно необработанный материал, был напечатан, как только подтвердились печальные предположения о том, что его автор погиб в водах Джолибы. В сущности, во время второй экспедиции Мунго Парк не совершил никаких новых открытий, но опубликование его записей представляло значительный интерес для географической науки. Обладая теперь большими познаниями, он определил путем астрономических наблюдений местоположение наиболее крупных городов, что могло послужить серьезной основой для составления карты Сенегамбии.
Эта задача вскоре была поручена Африканским обществом географу Арроусмиту. Выполнив работу, он отметил в кратком предисловии большие расхождения, обнаруженные им между местоположением тех или иных точек, указанных в путевом дневнике Мунго Парка, и координатами, установленными с помощью астрономических наблюдений. Арроусмит сообщил, что, не имея возможности устранить эти расхождения, он вынужден был отодвинуть дальше к северу маршрут, которым Мунго Парк следом вал во время своего первого путешествия.
Противоречие казалось очень странным; объяснить его удалось французу Валькенеру, человеку энциклопедического ума, который последовательно или одновременно был префектом, географом и писателем. Он обнаружил в дневнике Мунго Парка забавную ошибку; на нее не обратили внимания ни редактор английского издания, ни французский переводчик, допустивший самую грубую небрежность. В дневнике имеется описание того, что Мунго Парк делал «31 апреля». Общеизвестно, однако, что в этом месяце только тридцать дней. Отсюда следует, что на протяжении всего путешествия Мунго Парк ошибался в датах ровно на сутки и что при своих исчислениях он пользовался величинами склонения солнца вчерашнего дня, думая, что они относятся к текущему. Пришлось поэтому внести в карту Арроу- смита существенные поправки; но даже признавая некоторые неточности данных Мунго Парка, приходится согласиться с тем, что он первый заложил прочную основу для создания карты Сенегамбии.
Хотя донесения, полученные английским правительством, не оставляли сомнений относительно гибели Мунго Парка, все- таки губернатор Сенегала, до которого дошли слухи о каких-то белых людях, будто бы виденных в глубине Африки, снарядил экспедицию, поручив руководство ею негру Исааку, бывшему переводчику Мунго Парка, добросовестно доставившему его дневник английским властям. Мы не станем приводить рассказ об этом путешествии, не содержащий никаких новых фактов,
и остановимся лишь на сведениях, относящихся к последним дням Мунго Парка.
В Сансандинге Исаак встретил Амади Фатуму, негра, который сопровождал Мунго Парка в плавании до Джолибе и присутствовал при его смерти; тот рассказал следующее:
«Мы отплыли от Сансандинга и через два дня достигли Силлы, того места, где закончилось первое путешествие Мунго Парка.
Еще два дня плавания привели нас затем в Дженне. Когда мы плыли по озеру Дебо, за нами увязались три лодки с неграми, вооруженными пиками, копьями и луками, но не имевшими ружей. Мы миновали Ракбару, затем Тимбукту, где за нами снова погнались три лодки, и нам пришлось с оружием в руках отражать нападение, убив при этом нескольких туземцев. У Тур-ма-Таруса на нас напали семь лодок, но их атака была отбита. До Каффы, где мы остановились на день, пришлось выдержать еще несколько стычек, принесших неграм большие потери. Затем
мы спустились по реке и бросили якорь в Буреме. На следующий день мы заметили отряд арабов, беспрепятственно пропустивший нашу лодку.
Теперь мы вступили в страну Хаусу. Через день мы прибыли в Яур.
Мунго Парк послал Амади Фатуму в город купить провизию и вручить подарки местному вождю. Принимая подарки, тот спросил, вернется ли белый путешественник, чтобы осмотреть его страну. Мунго Парк, которому передали вопрос вождя, счел нужным дать отрицательный ответ. Вероятно, это послужило причиной его смерти. Вождь, убедившись в том, что больше никогда не увидит Мунго Парка, решил завладеть подарками, предназначенными королю.
Назавтра вождь, предупрежденный об отъезде белых путешественников, отправил отряд в деревушку Бусса, расположенную на берегу реки. Когда показалась лодка европейцев, в нее полетел град камней и стрел. Кинув в реку багаж, Мунго Парк и его спутники бросились в воду, и все утонули».
Так печально кончилась жизнь первого европейца, проплывшего по Нигеру и побывавшего в Тимбукту. Впоследствии было сделано еще много подобных попыток, но почти все они потерпели неудачу.
В конце XVIII века двое из лучших учеников знаменитого естествоиспытателя Линнея совершили путешествие для изучения природы Южной Африки. То были Спаррман, занявшийся изучением животного мира, и ботаник Тунберг. Отчет об исследованиях Спаррмана, прерванных, как мы уже упоминали, путешествием в Океанию с экспедицией Кука, вышел в свет первым. На французский язык его перевел ле Турнер. В предисловии – такова уже традиция переводчиков – ле Турнер выражал сожаление по поводу гибели ученого путешественника, умершего во время скитаний по Золотому берегу. К тому времени, когда перевод вышел в свет, Спаррман вернулся живым и здоровым, поставив ле Турнера в несколько неловкое положение из-за допущенной тем ошибки.
30 апреля 1772 года Спаррман вступил на землю Африки, высадившись на мысе Доброй Надежды. В ту эпоху Кейптаун представлял собой маленький городок и занимал всего две мили в длину и столько же в ширину вместе с примыкавшими к нему садами и огородами. Вдоль широких улиц росли дубы; дома были снаружи выбелены или выкрашены в зеленый цвет, чему Спаррман не переставал удивляться.
Приехав в Капскую колонию,[164] естествоиспытатель воспользовался возможностью совершить несколько экскурсий в окрестности и взобраться на Столовую гору, что было сопряжено с некоторым риском. За время этих прогулок он смог также изучить образ жизни буров и их взаимоотношения с рабами. О настроении последних можно судить по тому, что всем фермерам приходилось на ночь запирать дома и держать под рукой заряженные ружья. Колонисты большей частью отличались примитивным гостеприимством, несколько забавных примеров которого приводит Спаррман.
«Я подошел, – рассказывает он, – к дому фермера, по фамилии Ван дер Спей; это был вдовец, уроженец Африки и отец владельца виноградников Красная Констанса или Старая Констанса.
Прикидываясь, что не замечает меня, он неподвижно стоял в аллее, ведущей к дому. Когда я приближался к нему, он не сделал ни шага навстречу, но взяв меня за руку, приветствовал следующими словами: «Здравствуйте, добро пожаловать! Как вы поживаете? Кто вы такой? Стакан вина? Трубку табаку? Не хотите ли чего-нибудь поесть?» Я отвечал на вопросы также лаконично и принимал все предложения по мере того, как они делались. Его дочь, стройная добродушная девочка лет двенадцати- четырнадцати, подала на стол великолепный кусок тушеной бараньей грудинки с гарниром из моркови: после обеда она с такой милой улыбкой предложила мне кофе, что я не знал, чему отдать предпочтение – обеду или молодой хозяйке. Скромность и сердечная доброта так и сквозили в чертах лица и поведении отца и дочери. Я несколько раз обращался к хозяину, пытаясь вызвать его на разговор; он отвечал кратко и сдержанно. Я отметил, что он никогда первый не нарушал молчания, если не считать единственного случая, когда он предложил мне остаться у них до завтра. Я все же
